День гнева (СИ) - Ермакова Мария Александровна
Он вернулся к делегации, снял с платформы ксбасса привезённое с собой оборудование, переговорил с Гру-Хаком. Тот без единой заминки помог ему подключить медицинскую консоль к боксу.
Пока Ту-Ганн обследовал пленника, остальные члены делегации разбрелись по залу. СиРиЛион и некоторые члены делегации, знающие сатианский язык, заговаривали с сатианетами, отключив трансляторы. Вопросы были одинаковы — где взят в плен, какое ранение, срок пленения, условия пребывания на платформе и тому подобное. Собеседники отвечали охотно, казались адекватными и общительным. Но Татьяна уже знала, что это ширма. Первым тревожным звоночком в её сознании было увиденное под колпаком в рубке, вторым — странный сон. А третьим... Что-то не то было во взгляде сатианета, что взглянул на неё. Нет... Не на неё! На Гру-Хака, стоящего рядом. Этот ясный, спокойный взгляд жёлтых глаз. Чего-то в нём не хватало! Как специй в блюде, как красных кровяных телец в плазме... Ну конечно! Татьяна даже задохнулась от откровения. Сатианет, смотрящий на гока без ненависти, не мог быть собой!
Стараясь не привлекать внимания Второго координатора Армады, она направилась в сторону Ту-Ганна, который с медицинской консолью обходил боксы, выборочно снимая показания.
— Всё в норме, — заметив её, доложил ту. — Мозговые ритмы не нарушены, стороннее влияние на сознание не выявлено. Полученная от пленных информация соответствует медицинским показаниям консоли. Ни следов запрещённых веществ в крови, ни меток исследований или вмешательств, нарушающих 536-дрей. Лу-Танни?
Татьяна молчала. Ту-Ганн нахмурился.
— Мой ответ не удовлетворил вас!
Татьяна смотрела на доктора, но его не видела. Разматывалась кинолента памяти, возвращая в исследовательский блок станционной клиники М-63. В останках, которые она осматривала, тоже не было следов лекарственных веществ, меток исследований или вмешательств, маркеров запрещенных Ассоциацией воздействий. Но существа были мертвы. Неведомая, неуправляемая сила сожгла их изнутри... Неуправляемая? А может быть, наоборот?
Татьяна развернулась к консоли и ввела несколько характеристик поиска. Ей было совершенно ясно, что сатианеты ждали бы смерти с ненавистью к врагам, яростью и желанием жить дальше, чтобы отомстить им. Но не с равнодушием! Что-то напрочь оторвало их от реальности, превратив в безэмоциональные чурки, обшитые панцирями. Что-то, не попадающее под определение пси, фарма— или любых других видов известных Татьяне Викторовне вмешательств.
Консоль повторила информацию, которую сообщил Ту-Ганн.
«Ты можешь бывать в Вечности так часто, как пожелаешь! — вспомнила Татьяна слова Крагги ди Аллиен. — И если силы твои будут на исходе — обратись к ней за помощью, поддержкой или укрытием».
Может быть, время пришло? Иначе откуда это удушающее ощущение неправильности происходящего?
Татьяна закрыла глаза и мгновенно успокоила зачастившее сердце. Через минуту под веками посветлело — помещение обретало неясные, колеблющиеся очертания, фантасмагоричные и жутковатые. Лежащие в коконах сатианеты воспринимались горящими ровно языками пламени. Холодного пламени.
Прорыв сознания в ткань Вечности Татьяна ощутила безболезненно. Тени и огни под веками исчезли. Её окружил лес чёрных, блестящих и матовых, лент, в которых не чувствовалось угрозы. Вот только часть их бесконечно тянулась мимо, а часть трепыхалась полотнищами на ветру... Потому что невидимые лучи перерезали их, не давали разматываться в бесконечность, превращая... в оборванные провода Вечности. Что было так же неправильно, как и сияющий клиир, превращённый в механизм навигации! Как там сказал Гру-Хак? «Это не стоило трогать. Вообще не стоило...».
Видение трепещущих перед глазами лохмотьев оказалось таким ярким, что Татьяне захотелось провести рукой по векам. Невольное движение вовсе не отрезвило, а наоборот. Будто кто-то толкнул под локоть, заставил коснуться пальцами той самой упругой поверхности, толстой плёнки, сквозь которую раньше никак не удавалось проникнуть сознанию.
«Интересно, — неожиданно зашелестел голос Дуг-Кагна в сознании. — Гокам удалось найти ранее неизвестный спектр волнового воздействия на ДМИТ-поле. Излучение его дестабилизирует, отделяя Дач-агенты от существ... Лежащие здесь сатианеты — пустышки. Тела, с сохранившейся моторикой и кажущимся нормальным функционированием сознания... но по своей сути мёртвые тела!»
Татьяна растерялась. От осознания того, что видит и слышит. От явной параллели со словами Лу-Тана «...мёртвые небесные тела». От чудовищной несправедливости происходящего.
«Вам доступны такие глубины Вечности, куда не мог попасть я, Лу-Танни, — продолжал беззвучно говорить крелл в её сознании. — Видимо, синхронизация вашего разума с разумом Лу-Тана привела излучение мозга в состояние гармонии с излучениями ДМИТ-поля. Будь я на Сан-Заре, не почувствовал бы, не увидел, не понял того, что сейчас происходит! Вы стали мне проводником и зрением... Станьте моим орудием... Мне надо понять, где находится источник воздействия!»
— Лу-Танни? — тихо и встревожено спросил Ту-Роп, придвигаясь ближе. — Что с тобой?
Татьяна ему не ответила. Вытянувшись в струну, слушала глуховатый голос в сознании:
«Вы позволите мне управлять вашими способностями? — спрашивал Дуг-Кагн в полном безмолвии, не нарушаемом течением ленточного глянца. — Я буду вести вас, как ведёт вода. Слушайте плеск моего разума!»
И Татьяна слушала.
Перестала дышать.
Совсем остановила сердце.
Гигантская перевернутая чаша накрыла её, вызвав приступ клаустрофобии. Хоть и была огромна — но душила замкнутостью пространства, растворяющего мысли и чувства, расплавляющего внутренности, наполняющего странным покоем и... пустотой. Распался всегдашний гвоздик в сердце, ставший со временем не таким острым — печали по Артему. Бесследно истаяло тепло, подаренное Ларрилом; исчезло ощущение Дома, испытываемое всякий раз при воспоминании о Лазарете. Татьяна перестала быть собой и перестала принадлежать Вечности, повисла между небом и землей, между прошлым и будущим, между тут и там...
Ощущение собственной беспомощности кольнуло болью. Однажды Татьяна Викторовна попала в паутину, заставившую забыть о своём «Я» на долгие три года. Теперь ей не хотелось быть ни игрушкой в чьих-то руках, ни листком, плывущим по течению, ни звеном в цепи событий. В ней исподволь поднимался протест против безволия, против пугающей потери себя.
По краю сознания мелькнуло удивление Дуг-Кагна; усмешка его усатого лица пропала в блестящей темноте, которую Татьяна невольно стягивала к себе, пытаясь дать отпор пугающему чувству враждебности окружающего пространства, которое, казалось, можно было потрогать руками — холодного, липкого, гибкого. Усилие за усилием она продавливала его, пытаясь извести, заменить на глянцевый блеск Вечности. Прошло всего несколько секунд, с тех пор, как она ушла в себя, столь глубоко, что не заметила, как Ту-Роп встревожено заглядывает ей в лицо, но пространство неожиданно дрогнуло и подалось. Лежащий в ближайшем боксе сатианет смешно сморщился, словно собирался чихнуть. А затем его затрясло и забило, ударяя жёсткое тело о стенки бокса.
Татьяна Викторовна не смогла бы потом объяснить, что именно она делала. По ощущениям это походило на игру в снежки — она словно собирала упирающееся пространство горстями, скатывала в плотный комок и выкидывала куда-то за пределы Вечности, откуда ему не было возврата.
Она не дышала уже больше пяти минут, когда вой сирены возвестил гокам о критической ситуации, сложившейся на третьей палубе Сан-Зара. Пытавшийся подойти к Татьяне Викторовне Гру-Хак не смог сделать и шага с того места, где его накрыло невидимой волной, от которой ныли зубы и учащалось кровообращение.
И беззвучно раскрывая рты, бились в судорогах сатианеты внутри своих мини-тюрем. Бились... и затихали.
На девятой минуте кислородного голодания Татьяна обратила внутренний взор вовне зала с сатианетами. Излучение, изменяющее пространство, укутывающее его собой словно паутиной, тянуло вкрадчивые пальцы от чудовищного цветка, расцветшего в рубке. Изуродованный штарм не собственной волей, но усилиями гоков приобрёл новые способности: изменяя ткань вселенной, воздействовать на живые существа. Это не было лишением разума, зомбированием, подобием нейровмешательства. Это не было ампутацией души, потому что Татьяна до сих пор затруднялась дать определение этой субстанции и не видела доказательств её существования в тех загадочных карманах мироздания, где ей довелось побывать. Но излучение штарма словно отрезало микроскопический кусочек галактики от материнского тела, делая его пустым и безвольным. Чего ожидать от такого «измененного» существа, Татьяна Викторовна просто боялась себе представить.
