Наталья Якобсон - Избранники Тёмных сил
На этот раз его творение не казалось ему ни зловещим, ни пугающим. Оно было правдивым, оно приподнимало занавес между реальным и волшебным, куда вернее, чем загадочные обещания Эдвина.
Ему позировал ангел, сам не подозревая о том. Марсель был в восторге от собственной дерзости. Он нарисовал Эдвина, с его таинственным лучистым взглядом, с темными ресницами, на кончиках которых отражается то ли заря, то ли пламя невидимой свечи. Эдвин склонялся над той же прекрасной брюнеткой. Его длинные ладони, казалось, вот-вот молитвенно сложатся, а крылья за спиной грациозно взмахнут. Роскошные крылья. Марсель четко вырисовал каждое острое золотое перышко, каждое очертание, каждый изгиб. Он сам не понимал, каким чудом ему удалось передать на грубом холсте прозрачную белизну кожи Эдвина, одухотворенное и меланхоличное выражение его лица, всезнающий блеск в невинных с виду глазах. Кем он был на этой картине, святым духом или демоном-искусителем, идеально изучившим свою роль, отточившим за века свое коварство до уровня совершенства, чтобы прикинуться чуть ли не по-детски чистым и незапятнанным никаким злом. Как может злодей напустить на себя такой благочестивый вид, стать таким притягательным и несравненным. Несмотря на мифический сюжет, картина казалась слишком реалистичной, если даже не сказать живой. Казалось, вот-вот силуэты сойдут с полотна, ангел оживет и взмахнет крыльями, а красавица, спящая на каменном ложе, разомкнет веки и улыбнется зловещей, обезоруживающей улыбкой. Какие-то силуэты призрачно проступали на заднем плане картины, хотя в творческой задумке самого Марселя они начисто отсутствовали, он отлично помнил, что не рисовал их, тогда откуда же они взялись. Казалось, они вот-вот обретут четкость, двинутся чуть вперед, переступят через раму и окружат Марселя в его же жилище. Он сможет разглядеть их лица, светящиеся во тьме, однообразные маски, которые начнут требовать чего-то от того, кто, сам того не ведая, впустил их в реальный мир.
Во всяком случае, теперь труд закончен. Ровно за три дня. Ну, разве это не чудо, уложиться в такой короткий срок, но без упущений, без оплошностей, без малейших намеков на халтуру. Картина была ярче ненужной к рассвету лампады, ярче солнца. Марсель не помнил, чтобы рисовал свечу возле ангельского крыла, но свеча полыхала, не как нарисованная, а как настоящая, и, казалось, она вот-вот немилосердно опалит нежную кожу волшебного создания, оставит вместо долгожданного поцелуя ожог на чистой коже Эдвина. Кого он изобразил, Амура и Психею, а может быть, фею и ангела, нарисованных с натуры, или двух коварных духов, которые приняли столь соблазнительный вид, специально, чтобы погубить его. Марсель не мог определить точно. Главное, он исполнил свою задумку.
Ничего, кроме нее, он сделать не успел, но к вечеру страха не испытывал, хотя знал, что необычный гость обязательно явится, и это будет уже не безобидный шепот за окном, а внезапное вторжение.
Ночь наступила, а гость все не появлялся. Теперь, даже если он не появится совсем, у Марселя останется полотно, а вместе с ним и ощущение того, что Эдвин навеки остался здесь, в одной неизменной позе, молчаливый, бесплотный, но все равно, казалось, живой.
Время шло, и Марсель ощутил прилив слабости. Труд отнял много сил, ожидание чудесного мига растворилось в нестерпимом желании заснуть, но он знал, что сегодня ночью спать нельзя, иначе он, действительно, пропустит нечто чудесное.
Тьма опустилась на Рошен, плотная и густая, как завеса с мелкими вкраплениями звезд. Снегопад прекратился, морозный узор исчез со стекла, будто дыхание зимы не было больше властно над тусклым, но теплым огоньком единственной лампады.
Взмах крыльев за окном, и Эдвин снова в его мастерской, неуловимый и призрачный, как северное сияние. Марсель, как обычно, не заметил никаких движений, никаких колебаний воздуха, никаких шагов по комнате, но Эдвин уже сидел на своем излюбленном месте, на самом краешке кровати, и ничем не показывал, что разгневан, наоборот, он был спокоен и холоден, как лед, и это настораживало.
— Зачем? — спросил он, кивнув в сторону портрета. Подобного равнодушия не исходит даже от ледяной глыбы, внутренне Марсель напрягся, ожидая чего-то страшного.
— Простите. Мне хотелось оставить себе хоть что-то на память о вас, — он вновь перешел на уважительный тон. — Теперь я понимаю, что сделал что-то плохое, что-то нечестное. Такой же предосудительный поступок, как если бы попытался срезать локон у вас с головы, пока вы спали. Эдвин… — Марсель всплеснул рукой и виновато улыбнулся. — Я чувствую себя вором.
— Ничего страшного, — сказал Эдвин, но по опасному блеску его глаз можно было прочесть «если бы ты не был так талантлив, то я бы наказал тебя, как вора».
Ему повезло, что Эдвин слишком уважал искусство и тех, кто творит прекрасное, наверное, потому что сам был похож на прекрасное творение скульптора.
— Знаешь, — Эдвин заставил себя улыбнуться. — Когда-то один талантливый малый вроде тебя взялся написать мой портрет, тайком, так же, как и ты. То был случай совсем другой, он умышленно хотел навредить мне и весьма в этом преуспел. Результат, которого он добился, причиняет людям боль до сих пор.
— Это было давно? — Марсель не решился прямо спросить, как долго существует этот мир и создания, подобные тому, которое сейчас по-хозяйски расположилось на его ложе.
— Да, — кивнул Эдвин, не желая долго распространяться о том, что с тех пор утекла целая вечность, одна эпоха успела сменить другую.
— Хватит бездельничать! — юноша — ангел грациозно поднялся, пересек комнату нарочито медлительными движениями, чтобы Марсель хоть раз мог наблюдать за ним, как за почти равным существом, которое тоже способно мерить шагами ковер, а не только переноситься в пространстве.
— Тебе пора развлечься, иначе ты сойдешь с ума от одиночества или от компании этих картин, которым ты отдал все свое старание и, возможно, часть души. Нельзя же все время сидеть в четырех стенах. Я чувствую, тебе не хватает того общества, где найдутся персоны, способные тебя вдохновить.
— Ты хочешь, чтобы я пошел с тобой куда-то? Подожди минутку, — Марсель лихорадочно начал искать ключ от запертой двери.
— Оставь! — приказал ему Эдвин и легко запрыгнул на подоконник. — Иди сюда, смелее!
Его фосфоресцирующая ладонь на миг взмахнула в морозной мгле. Из открытого окна подул ветер. Силуэт Эдвина уже парил где-то возле окна.
Он меня погубит, если я пойду за ним, мелькнуло в помутившемся сознание Марселя, но он уже сделал шаг к окну, будто его побуждала идти вперед какая-то сила, ступил на подоконник и сжал протянутую ему из мглы узкую, сильную ладонь.
