Лариса Черногорец - Колыбель колдуньи
— Ежели чего, Тимофей, ты за веревку дергай — мы тебя тут же вытащим.
Мужика опустили в провал. Тут же зажегся свет факела, мы смотрели вниз. Было довольно глубоко, виднелись земляные стены полусгнившая лавка. Вдруг факел погас и внизу заиграли голубоватые сполохи. Тимофей закричал и дернул за веревку. Его потащили наверх. Когда показалась его голова с выпученными от ужаса глазами, мы переглянулись — он был седым. Лицо его было перекошено, половина тела отнялась.
— Удар его хватил.
— Чертовщина там какая-то.
— Барин, мы несогласные…
Ропот мужиков становился все громче.
— Хватит! — я прервал их, — я сам пойду.
— Погоди, Данила Алексеевич, я с тобой. — Ксана сделала шаг вперед.
— Нет, и это не обсуждается.
— Без меня тебе не справиться. Вытащат тебя оттуда таким же как Тимоху. Расширьте отверстие.
В потемках мужики как смогли, сделали проход шире.
— Обвяжите нас обоих веревкой и спускайте. — Ксана обняла меня, нас обвязали веревкой. — По сигналу поднимете.
Крестьяне стали тихонько опускать нас в связке вниз. Стало почти совсем темно. Вскоре мои ноги нащупали землю. Я зажег факел. Мы встали спиной к спине. Ксана зажгла от факела свечу и велела затушить его. В тусклом свете я осматривал земляные стены погреба — полусгнившие полки с глиняными черепками, лавка, рассыпавшаяся почти в труху, кусок домотканого покрывала, истлевший от времени. — Целую вечность, здесь не ступала нога человеческая. Лет триста, а то и больше! Я чувствовал себя ученым, открывшим гробницу Тутанхамона.
— Берегись! — Ксана дернула меня за рукав, я увернулся от летящего прямо мне в голову увесистого осколка кувшина. Заиграли синеватые сполохи и трухлявые полки пришли в действие. Волосы мои на голове встали дыбом — вокруг меня как в плохом фильме ужасов летали, то и дело, целясь нам с Ксаной в головы, различные предметы, вернее то, что от них осталось.
— Что это?
— Бес, барин!
— Почему! — я пытался уворачиваться от предметов, — Ратиша же умер!
— Даже «бродячий» клад просто так в руки не даётся! Берегись, отойди в сторону, Данила…
Из угла погреба вырастало чудовище, похожее на то, что я видел в прошлый раз в лесу — только на сей раз всё из синевато-голубых огоньков. Громогласное рычание могло испугать кого угодно. Вдруг я услышал из-за спины серебристый голос Ксаны: она пела ту самую молитву, что и тогда у реки. Её голос струился, переливаясь, как горный ручей, старорусские слова сплетались в дивные сочетания, которые не поддавались моему пониманию. Она достала из складок платья фляжку и стала разбрызгивать из нее какой-то невероятно душистый отвар.
Спустя минуту предметы рухнули на землю, а чудовище в углу свернулось клубком, превратившись в большую черную кошку. Памятуя о том, как надо было поступить в прошлый раз с собакой, я схватил погасший факел и швырнул им в черную бестию:
— Рассыпься!
Фонтан голубоватых искр вспыхнул на месте кота и ударил в противоположный угол.
— Ты быстро учишься, барин мой любезный! — она погладила меня по щеке.
— С тобой по-другому не получается, любимая. — Я поцеловал ее в ответ в висок. Я почти привык к ее оборотам речи, и мне безумно нравилось, когда она звала меня по имени отчеству или «любезным барином», я даже не старался разубедить ее называть меня так — это было волнительно и возбуждающе. Ксана зажгла факел:
— Копать надо здесь.
Я приготовился к рытью огромной ямы. Однако, стоило мне выкопать углубление размером с ладонь, как лопата звякнула — что-то раскололось. Ксана зажгла еще факел и светила мне — в ямке лежал обычный чугунок.
— Погоди, не трогай, — она вылила остатки зелья из фляги на чугунок. Шипения, или каких других фокусов не последовало.
— Можно доставать.
— Ты уверена?
— Не бойся, верь мне.
Я поднял чугунок со дна ямы и перевернул. Там лежал сверток. Я достал его и развернул. В полуистлевшую детскую распашонку был завернут камень
— Смотри, Ксана!
— Это он. Он завернул ее в крестильную рубашечку. Срок зарока истек, мы можем взять его.
Я поднес факел к камню. Огромный, переливающийся и черный как смоль турмалин был даже больше того рубина, что мы нашли в лесу.
— Яйцо птицы Сирин. — Ксана взяла камень у меня из рук.
— Скорее похоже на яйцо малого страуса, — я попытался пошутить.
— Страуса? — глаза ворожеи уставились на меня с любопытством. В свете факела она была невероятно красива. — Не знаю такой птицы.
Она гладила камень:
— Этот камень обладает невиданной силой — колдуньи всего света мечтали бы заполучить его, — это боевой камень против всякой нечисти.
— Да уж, — я усмехнулся, — если этим булыжником запустить в голову самому черту — мало не покажется.
— Все бы тебе шутить. Надо подниматься наверх. А то сбегут твои крестьяне от страха.
Я дернул за веревку, и нас медленно потащили наверх.
Одной телегой стало меньше — Тимофея повезли в село. Мы с Ксаной примостились на краю оставшейся, и она медленно повезла нас назад. Промозглый осенний ветер срывал остатки листьев с деревьев.
— Скоро первый снег… — Ксана прижалась ко мне, и я обнял ее, укрыв своим тулупом, который как раз накануне мне выдала Антонина.
— Я бы хотел увидеть своего ребенка.
— Ты увидишь его…
— Как? Если мне скоро уходить.
— Обязательно увидишь. Верь мне. Только верь, хорошо?
Я вздохнул. Я часто не понимал её, она говорила странные вещи, которые часто не совпадали с тем, что она же говорила раньше. Но я готов был отдать полжизни за этот теплый мягкий, влекущий комочек, свернувшийся у меня на груди и почти засыпающий, как котенок, такой желанный, такой родной и близкий и такой далекий…я, пожалуй, впервые задумался всерьез — как же я буду жить на этой земле без нее. В том времени, в этом — какая разница — я просто не представлял, как буду просыпаться, и засыпать, встречать рассветы и закаты, ходить на работу, спать с женой, а Ксаны рядом не будет. Я не увижу, как родится моя дочь, как сделает первые шаги. Кого она будет называть «тятей»? Кто возьмет ее на руки и расскажет сказку на ночь, кто защитит от произвола того настоящего Данилы Алексеевича, который явится на моем месте вместо меня, когда я уйду… и явится ли вообще кто-нибудь вместо меня. А если я не успею найти последний камень до первого снега? Страшно было подумать, что я могу сгинуть, просто исчезнуть в небытие, и она, моя любимая тоже…
— Не думай о плохом, — Ксана словно читала мои мысли.
— Мы почти приехали. Ты и на этот раз исчезнешь?
