Зеркала и галактики (СИ) - Ворон Елена

– Что вы взрывали? Где Том? Где Том, я спрашиваю? Мы нашли сокровища.

Джойс с явным сожалением вернул Рейнборо лучемет:

– Зачем пилотам лишние игрушки? У тебя уже есть одна, – он имел в виду «стивенсон» Мэя у Рейнборо на плече.

– Где доктор Ливси? – спросил я.

– С Хантером, – объяснил охранник. – Они затеяли спор об искусстве. О направлениях в живописи и скульптуре.

От удивления я присвистнул – и немедля огреб от Рейнборо по загривку. Хоть символически, но увесисто.

– Никогда – нигде – не смей – свистеть, – раздельно произнес пилот. – Даже если охрана рассуждает о живописи.

– Насвищешь ветер, – добавил серьезный, но со смешинками в темных глазах, Джойс.

– Да, – подтвердил искомый сквайром лисовин, – и ветер выдует из дома деньги и прочие сокровища.

– Мы их нашли, – провозгласил мистер Трелони торжественно, как будто не объявлял уже эту новость. – Крис, вы разбираетесь в скульптурах? Пойдемте, взглянем. Меня смущает их излишний натурализм.

– Порнография, – вставил охранник с видом человека, который гордится знанием умного слова.

– Нет, я бы так не сказал… но что-то в этом есть от вашего RF. Крис, идемте. Вам надо будет решить, как транспортировать их к «Испаньоле».

– Скульптуры? – переспросил второй помощник. – А вы получили у властей разрешение на вывоз национального достояния?

– В заброшенном городе власть у того, кто с оружием, – нашелся сквайр. – Я полагаю, мистер Рейнборо не будет чинить нам препятствий. Господа, прошу за мной, – он устремился в парк, круто забирая влево.

Джойс нагнал его и повел, куда нужно. Рейнборо передал второму помощнику лучемет и остался возле глайдеров, а мы вчетвером двинулись под сень высоких деревьев.

– Голодно, – вздохнул Том. – Пожрать так и не дали.

Мэй извлек из кармана плитку сухого концентрата. Лисовин разломил ее и отдал половину мне. Вкусная, хоть и сухая. Есть ее пришлось, отстегивая маску, и Мэй следил, чтоб мы кусали, не дыша.

– Крис, ей-богу, мне не померещилось, – сказал навигатор через полсотни шагов. – Там что-то было.

– Верю, – холодно отозвался Делл. – Только Грей почему-то клянется, что спутник слежения ничего не фиксировал.

Пристыженный Мэй умолк.

Наверное, в солнечный день в парке было хорошо, но сейчас, под плотными облаками, казалось мрачновато. Низенькая травка росла редко, под ногами шуршали палые листья. В кронах пересвистывались мелкие пичуги. Свистят себе, и никакой RF их не пугает.

– Нет, позвольте, – ветер донес голос доктора Ливси. – Произведение искусства должно отражать мысли и чувства творца, а не быть фотографически точным и бездумным отражением действительности.

– И тем не менее, сэр, – возражал ему охранник Хантер, от которого я прежде двух связных слов не мог дождаться, – если ваш творец изображает свою натуру примитивно – тяп-ляп, в три взмаха тесака, – я считаю, что он просто неумеха и гнать надо такого творца в шею.

– Надо, – соглашался доктор. – Но я не могу считать вершиной искусства вообще и скульптурной пластики в частности изваянные в мраморе волосы подмышкой.

– Но что же делать, сэр, если они растут у людей?

– Настоящее искусство отсекает лишнее, не разбрасываясь на несущественные мелочи и концентрируясь на главном.

– Мэй, – заинтересовался лисовин, – а у вашей гадости волосы подмышкой росли?

– Росли, – буркнул уязвленный навигатор. – И они у нее были главное.

Беседующий с доктором Ливси охранник не унимался:

– Сэр, но разве вас не поражает это превосходное понимание анатомии? Взгляните, как точно передано напряжение мышц. Скульптор не поленился отточить каждую жилку на ногах, каждую вздувшуюся вену. Посмотрите: человек как будто вот-вот оживет и рванется бежать. Это воплощенное в камне стремление к свободе – разве оно вас не восхищает?

– До чего у нас красноречивая охрана, – подивился Крис Делл. – Кто бы мог подумать.

Вслед за мистером Трелони и Джойсом мы вышли на полянку. Здесь было светлее, низкорослые кусточки храбро боролись за жизнь, их ветки с круглыми листьями густо затянули землю и ту самую скульптуру, о которой доктор и охранник вели речь. Скульптура была низкая, и под листьями ничего было не видать.

– Уберите траву, – распорядился мистер Трелони, и Хантер с Джойсом принялись отгибать в сторону и приминать непослушные ветки.

Листья сверху были зеленые, а с нижней стороны – ярко-желтые и походили на древние золотые монеты. Им бы еще звенеть, когда ветка трясется.

Охранники с грехом пополам управились, и я наконец увидел, чем восхищался доселе не замеченный в красноречии Хантер. Из снежно-белого, с дымчатыми прожилками, камня был выточен молодой обнаженный мужчина. Казалось, он только что упал на бедро и сейчас вскочит; напряженные руки упирались во вросший в землю постамент, одна нога была согнута в колене, другая вытянута, и он страшным усилием рвался вверх. Мышцы бугрились, вены вздулись, лицо исказилось от натуги, и было несправедливо, что он так никогда и не поднимется.

– Что скажете, господа? – сквайр с сомнением оглядел находку. – По-моему, гениталии можно было бы изобразить поскромнее. Крис, как вы считаете?

– Они в натуральную величину, сэр. Как и все прочее. – Делл пощупал напряженную каменную спину, жилистую шею, тончайше вырезанные волосы. Сел на корточки и вгляделся в искаженное лицо с открытым ртом; было удивительно, что изо рта не вырывается тяжкое хриплое дыхание. – У него раньше были ресницы. Но камень достаточно хрупкий, и они отвалились.

– Я и говорю: избыточный натурализм. Хоть бы тряпку какую накинули… как ее… драпировку.

– Многим культурам был свойствен культ обнаженного тела, и они его не стыдились, – заметил Джойс. Видно, вдали от «Испаньолы» парни ощутили небывалую свободу и отпустили свои языки.

– И все-таки они не выпячивали то, что положено прятать, – стоял на своем мистер Трелони. – На Энглеланде такую скульптуру только в Веселом районе ставить.

– Неправда, – тихо возразил Том. – Это потрясающе. Он был молодец, этот парень.

– Ладно, – решительно сказал Крис Делл. – Что еще вы нашли?

– Тут рядом. – Хантер принялся разбирать соседний куст. – Вот.

Среди вывернутых желтой изнанкой кверху листьев оказалось маленькое тельце из того же белого камня с дымчатыми прожилками. Худенькая голая девочка беспомощно лежала на спине, согнув ноги с острыми коленками, приподняв голову, оторвав ее от постамента. Лицо было некрасивым и бессмысленным, словно девочка была идиоткой. Тонкие руки-палочки были сжаты в костлявые кулачки, живот провалился, кожа обтягивала хрупкие ребра.

– Аллегория голода и болезней, – произнес доктор Ливси. – У нас в клинике однажды лежала такая. Ее заперли в пустом доме. Она пробралась к соседям и спряталась, а они закрыли дом и надолго уехали.

– Частные лица ее не возьмут, – размышлял сквайр. – Разве что в музей какой или картинную галерею. И опять же: почему было не изобразить ее со сведенными коленями? Ребенок не понимает, но взрослые-то должны.

– Каждый видит свое, – хмуро отозвался Крис Делл. – Мэй – гадость в небе, вы – гениталии.

– Крис, я бы вас попросил…

– Джойс! Что тут еще?

– Женщина. – Охранник перешагнул через девочку, запутался в цепких ветках, упал. – Тьфу, черт… Но она попорчена. Вандализм, – добавил он важно, продолжая играть дурака.

Джойс убрал ветки. Женщина лежала на спине, смирно, как покойница. Старая, дряблая плоть. Мне стало жаль усилий, с каким неведомый мастер вытачивал и шлифовал каждую складку, морщинку, вмятину оплывшего старушечьего тела, расползшегося в стороны живота и безобразных грудей. Аллегория старости должна быть более благородной. Или хотя бы менее беспощадной. И что сделали с лицом несчастной статуи? Разбили, раскрошили. С какой же силой надо было бить по камню, с какой злобой… Во вмятины разбитого лица насыпались опавшие листья. Джойс смахнул их.

– Э, взгляните. Доктор, что это с ней?