Евгения Хамуляк - Приключения Зеркала
Обзор книги Евгения Хамуляк - Приключения Зеркала
Евгения Хамуляк
Приключения Зеркала
Приключения Зеркала
Вместо предисловия
Я сидела в темном зале популярного столичного театра, билеты на премьеры которого раскупались за год вперед, а цены на приличные места стоили выходных в Италии. Сидела и тоскливо наблюдала откровенную мерзость, происходившую на сцене, и как-то грустно вспомнилось известное мудрое изречение, что «жизнь наша — театр», и от этого стало совсем не по себе.
Во-первых, если то, что творилось на сцене по задумке заслуженного режиссера, было отражением современной жизни, то это ужасно. Отвратительно выглядели и декорации, и актеры. Во-вторых, если эта постановка должна была отражать и мою жизнь, а на это намекал автор, — то это был сущий мрак. Слава богу, сердце не верило ни сцене, ни актерам, ни тем более безумному создателю.
Покинуть этот ад, к сожалению, я не могла, меня пригласила уважаемая приятельница, интеллигентнейшая дама и театрал, любезно выкупившая билеты на респектабельный пятый ряд, и уйти, не досмотрев это безобразие, было бы крайне невежливо по отношению к ней. Изо всех сил стараясь сидеть ровно и с участливым видом наблюдать за происходящим на сцене, я вдруг пала духом, обнаружив, что прямо передо мною сидит собственно сам маэстро. Как нарочно, он сидел вполоборота, чтобы я к тому же могла лицезреть его непрезентабельную внешность и странный вид каждый раз, когда он после очередного лицедейства на сцене вставал и снисходительно кланялся стенающей публике. А вставал и жеманничал он не переставая. Я решила сидеть с закрытыми глазами, чтобы не видеть творящегося вокруг мракобесья, но, к сожалению, любопытство каждый раз пересиливало, и на крики и аплодисменты глаза непроизвольно открывались. А еще меня толкали в бок, чтобы я также упоенно-восторженно восхищалась «гениальным». В этот момент я пожалела, что у меня нет черных непроницаемых очков, которые, кстати, имел сам маэстро, чтобы не сидеть и делать вид, будто я разделяю взгляды прогрессивной интеллигенции и правильно трансформирую новую интерпретацию классики, но и в то же время не портить карму и настроение от постановки.
В какой-то момент моему терпению все-таки пришел конец, и я решилась на поступок: восстать против общества, возможно, навеки потеряв уважение всех театралов мира, и сбежать.
Подобрав подходящий момент, когда в очередной раз уважаемый мэтр встал для реверансов, я, сославшись на смертельные муки в животе, рванула в сторону выхода, обещая вернуться. В зале шипели и неодобрительно поглядывали, однако ничто не могло меня остановить. И каково же было мое удивление, когда в коридоре у стены я увидела с десяток таких же запыхавшихся и одуревших театралов, переводивших дух. Мы молча перекинулись выразительными взглядами о постановке, о самом маэстро и вообще о современной культуре, чьи мракобесье и вседозволенность завели нас в Содом и Гоморру, и, тяжело вздохнув, разошлись в разные стороны по своим делам.
Уже в дверях меня застал звонок давней знакомой, с которой за неимением общих тем мы давно перестали общаться. Я была удивлена, что ее номер вообще сохранился в телефонной книге. Мне показалось приятным увидеться через столько лет и обменяться последними новостями о событиях в жизни. Уже через полчаса мы сидели с ней в городском кафе, попивая горячие напитки.
Уже с первой минуты, а дальше больше, я поймала себя на мысли, что театральное мракобесье не закончилось: после стольких лет разлуки моя знакомая вдруг принялась рассказывать последние столичные новости про людей, которых я совсем не знала, но которые регулярно махали мне со всех глянцевых обложек. Я все порывалась расспросить про ее жизнь или хотя бы рассказать о своей, но разговоры упорно сводились к этим именам, накопленному ими имуществу, их любовным перипетиям и названиям модных ресторанов, где регулярно бывали они и она. Ей даже пару раз удалось помахать в объективы вместе с ними и попасть на последние страницы глянцевых фотоотчетов.
Пока я выслушивала «удивительнейшие приключения» моей знакомой, у ног которой, по ее словам, укладывались штабелями все эти звездные и не очень звездные светила, мне вспомнился момент нашего знакомства. Я сама себе удивилась, почему тогда заговорила с ней, а впоследствии продолжила общение. Ведь между нами никогда не было ничего общего, в душе меня всегда потешали ее легковесность, фальшивость, забавляли откровенные наряды; я тихо посмеивалась над ее манерами и простотой. И что самое скверное, я до сих пор делаю вид, что мне интересно ее общество. Мне стало тоскливо, во-первых, от неискренности и вранья самой себе и, во-вторых, от отсутствия смелости высказать всю правду этой, по сути, незнакомой мне душе напротив, которая своим примером и дружбой все это время благородно отражала мое бессмысленное существование.
И, когда моя приятельница отлучилась на секунду, я просто встала и ушла, на ходу забывая имена и лица ненужных людей и событий…
* * *Был уже поздний вечер, и главная артерия города была пуста, только машины яркими кометами пролетали мимо, больше напоминая линии биения невидимого сердца мегаполиса… А оно было огромно и прекрасно! Я слышала его стук повсюду, его разрозненный пульс сливался в общий хор, создавая удивительную романтическую мелодию, звучащую в унисон с моим сердцем. Сегодня этот город был только моим и ждал только меня!
Подпрыгивая и размахивая своей сумочкой, будто старшеклассница, выпущенная из душного класса и освобожденная от скучных уроков, окрыленная этим чувством единения, я поскакала по пустому проспекту в поисках удивительных приключений. Город позволил мне увидеть свой истинный скрытый от всех лик, сказочный и волшебный, запрятанный в каждом переулке и каждом здании, по которым скользили яркие цветные тени гигантских птиц и зверей. Я чувствовала себя настоящей Феей!
На центральной площади, где стоял великий русский поэт, я увидела еще двух невероятно сказочных жителей, которые вели неведомые разговоры между собой. Два гигантских экрана, будто два огромных божественных ока, один напротив другого, сверкая и переливаясь, вещали то, чем жил волшебный город.
На одном выступали известные мужи, политические деятели, главы правительств и вожди. Их лица были настолько благородны и монументальны, мужественны и непреклонны, а речи суровы и правильны, особенно у главного ведущего, что я могла бы влюбиться в них во всех сразу. Хотелось встать за их спины, тонкими кистями обнять их широкие плечи и идти туда, куда поведет их грандиозный разум. Я даже не вдумывалась, что они говорили, но верила каждому их слову и жесту, только бы они не сожгли планету и не ввергли нас в то мракобесье, что творилось в театре, а в остальном — хотелось упасть в эти каменные железные объятия и раствориться в них.
Со второго вещала всемирно известная оперная дива с благородным лицом, разгневанная положением в области культуры и безобразием, которое позволяли себе современные художники, а по ее словам просто проходимцы всех мастей. Я еле удержалась, чтобы не подбежать и не расцеловать большой экран с пылающим образом прекрасной дамы. Она говорила ровно то, что чувствовало мое сердце, и я верила больше, чем самой себе открытому и доброму взгляду мудрой примадонны, чьи красота и нравственное величие вписывались скорее в образы прошлых веков. И я послала ей воздушный поцелуй за то, что она просто есть.
Два гигантских ока все еще переговаривались между собой, пылая ослепительным сиянием, а я уже попрыгала дальше, глядя в черное звездное небо, где горели звезды, с космической скоростью пролетали кометы, и проносились иные миры. И все это рядом со мною, надо мною и ради меня… И мне вдруг почудилось, что весь этот город накрыт каким-то волшебным куполом, который придумал Добрый Волшебник, под воздействием которого работают какие-то невероятные магические законы, каждому этот город дарит то, чего он захотел и заслужил.
Гадким занудам Волшебник раздает больные щелчки по задравшемуся вверх носу, от чего причин занудствовать и жаловаться становится только больше; завистникам и сплетникам он ставит хитрые ловушки, где они встречаются с такими же хитрецами, как они сами, — так они ходят по кругу, обманывая друг друга; подлым людям попадаются безжалостные судьи, и их жизнь походит больше на поле боя; благородным и открытым Волшебник дарит свободу творить чудеса и раскрашивать город в яркие краски вместе с ним, ибо сам Волшебник тоже очень благородный и добрый.
Ну а что же попросить мне?
Я задумчиво остановилась на перекрестке, где стоял другой великий поэт, тоже смотрящий на звезды в весьма задумчивой позе.
В голове вертелось что-то недосказанное, что-то недоделанное, какой-то маленький пунктик, какая-то малюсенькая черточка, что не давало забыть услышанное ранее.
