Два дня до солнца (СИ) - Комарова Марина

Откуда-то доносится шипение. По спине проносятся мурашки. В первый раз за всё время становится настолько страшно, что я не в силах шевельнуться.

― Приш-ш-шёл… Услыш-ш-шал…

Голос настолько мерзкий и прекрасный одновременно, что с одной стороны хочется вслушиваться в него вечно, а с другой ― залить раскалённый воск в уши, лишь бы не слышать больше никогда.

Внезапно под подошвами кроссовок я чувствую что-то ребристое. Кажется, это неровности брусчатки, которой выложены львовские улицы. Сквозь вечную непонятную ночь проступают очертания домов и улиц. Тускло светят фонари, но они практически не помогают что-то разглядеть. В воздухе пахнет дождем, кажется, под ногами даже хлюпают лужи.

«Во Львове дождь идет и не прекращается с 1256 года», ― вспоминаются слова кого-то из местных. Только мне по странной случайности почти каждый раз везет на солнечную погоду.

Тут же хочется нервно засмеяться: мне совершенно не до мыслей про дожди!

Слева вдруг доносится звук флейты ― мягкий, зачаровывающий, зовущий. Я поворачиваю голову и вижу уличного музыканта, у ног которого лежит футляр. Раскрытый. В нём поблескивают монеты.

С другой стороны стоит, сжимает перчатки длинными пальцами бронзовый Захер-Мазох. Статуя то ли возле кафе, то ли возле отеля. Неоднократно проходил мимо, но как-то не заострял внимания.

Так… это недалеко от Площади Рынок.

В следующий момент я ужасаюсь. Это такие сильные галлюцинации, что, находясь в ратуше, я вижу не то, что перед глазами, а ночную улицу на таком расстоянии?

«Ты можешь не находится в ратуше, ― ехидно подсказывает внутренний голос. ― Ты мог свалиться с лестницы, удариться головой и… сейчас либо в реанимации, либо Игорь тебе бронирует место на кладбище».

Я делаю глубокий вдох, сжимаю виски пальцами. Спокойно, только без паники. Что бы ни происходило, надо держать себя в руках. Если поддамся панике, то будет только хуже. А ещё… надо двигаться.

Не знаю, кто мне посылает эту мысль, но она почему-то кажется верной. Я делаю шаг вперед, потом ещё один, ещё. Потихоньку начинаю успокаиваться и приходить в себя. Пусть неясно, что случилось, но я попытаюсь разобраться.

В этот момент в нескольких шагах от меня появляется высокая фигура.

Она движется как-то странно, медленно и неуверенно, будто не видит, куда ступает. Но при этом не может стоять и обязательно должен двигаться.

С каждым мгновением тьма словно разбивается о гладкую светло-серую кожу, каменные складки ткани, заменяющей одежду, тонкие ремешки сандалий.

Все ближе звучит шипение, будто клубок ядовитых змей.

Я не могу шевельнуться, только смотрю на это… нечто. Существо напоминает женщину, но ощущение, что ожила статуя из камня, решив, что больше не хочет стоять на пьедестале. Её волосы тугими волнами лежат на плечах и спускаются на спину. Странно выглядят, неестественно, слишком… идеально, что ли?

На глазах существа повязка. Поэтому оно и двигается вслепую. Лишь втягивает воздух, как хищный зверь, взявший след.

И от этого мне совсем дурно.

Надо развернуться, рвануть прочь, но ноги не слушаются: то ли отказали от ужаса, то ли есть ещё какие-то причины. А эта чудовищная статуя уже выставляет вперед руку, водит туда-сюда, чуть сжимает пальцы, хватая воздух.

Ищет.

Ищет меня.

От осознания этого перешибает дыхание. Ветерок дует в лицо, приносит запах мускуса и сухой змеиной кожи.

Шипение нарастает, опускается на частоты, пробуждающей тот древний страх, от которого не спрятаться. Он просто есть и не дает тебе дышать.

― Страх… ― внезапно выдыхает существо, нечеловеческим, жутким голосом. ― Я чувствую твой страх. Я знаю, ты здесь.

По коже проносится ледяной ветер, внутри всё сжимается в тугой узел. Потому что… потому что пряди её волос начинают шевелиться ― изгибаются, свиваются и тут же расправляются.

И опять шипение.

Спустя несколько мгновений каждая прядь живет своей жизнью. И волосы сплетаются так, что можно разглядеть рисунок чешуи, застывшие глаза и подрагивающие языки из приоткрытых ртов.

Господи, да я же знаю, кто это.

Да, точно ― высокий лоб, нос с едва заметной горбинкой, на нижней губе, ближе к правому уголку, выщерблен камень... И да, эта повязка на глазах точно долго не удержится.

Нет. Это не может быть. Слишком невероятно. Слишком… боже, да это уже бред воспаленного сознания какой-то!

Она делает ещё один шаг.

― Стой, ты всё равно от меня не убежишь.

Флейта захлебывается последней трелью, словно не смея больше играть. Шипение заполняет каждый закуток улицы. Повязка в один миг медленно соскальзывает с лица статуи.

И в этот момент я срываюсь с места и кидаюсь в сторону. Потому что прекрасно знаю, что если эти глаза посмотрят в мои, то ничего хорошего не будет. Я стану камнем, ещё хуже, чем она… Она ― горгонида Алкеста, та, которая никогда не отступается от человека, которого выбрала жертвой.

За спиной раздается животный рев:

― Сто-о-ой!

Да хрен тебе, а не стой!

Я несусь на безумной скорости, чудом уворачиваясь от возникающих на пути препятствий.

Вперед-вперед-вперед.

Не оглядываться. Не останавливаться. Не прислушиваться к ударам каменных ступней о брусчатку. Просто бежать так, как никогда не бежал.

«Ты сам её придумал, ― хохочет в глубине сознания издевательский голос, ― твой персонаж, твоя любимая горгонида. Та, что не дает покоя главному герою, та, что никогда не умирает…»

Море бросает волны на берег, злится, лютует. Не хочет останавливаться, ярится, словно древнее чудовище, которое оказалось в клетке из собственного зла.

Она выходит из волн ― белокожая, нежная, гибкая. Улыбается так, что стынет кровь в жилах.

Изуродованная шрамом нижняя губа чуть дергается. Пышные волосы крупными локонами падают на спину.

Она поднимает руку. Медленно, но верно нежная кожа наливается каменной тяжестью, становится твердой и холодной.

И глаза… глаза… Они совсем не похожи на человеческие. Белый алебастр, гладкая галька, стертый тысячами прикосновений известняк.

От одного взгляда прошивает сотни раскаленных игл словно, впиваются во все тело. Да так, что вовек не достанешь.

Кирилл понимает: если бы не артефакт, отражающий силу, то сейчас бы он больше не дышал.

Алкеста улыбается снова, и он вздрагивает. Улыбка чудовища на лице прекрасной девушки.

― Ну вот мы и встретились, ― шепчет она, и голос сливается с шипением змей, в которых превратились её локоны.

Проклятая. Проклятая дочь Горгоны. Та, что выжила и смогла бежать. Бежать в трюме торгового корабля так далеко, что никто бы не надумал искать. И вышла на берег, омочив ноги в волнах Понта Эвксинского…

Она сама частично становится камнем, потому что не может сдерживать тот яд и силу, пронизывающую её с ног до головы. Делая камнем кого-то, она сама теряет живую плоть.

Проклятое дитя несчастных дочерей старца Форкия, которые не смогли пойти против тех, кто был выше и обладал огромной силой. Сначала изгнанные и превращённые в чудовищ, а потом погибшие от руки полубога. Но не обо всех рассказали мифы, не все знают правду.

Кирилл делает шаг назад. Ну нет, не возьмешь. Он знает, как нужно вести себя с горгонидами.

Он-то знает!

А я несусь мимо Арсенала, где известная на всю страну «Реберня». И дальше, в объятия тёмной улицы, которая сможет укрыть от преследовательницы.

В правом боку начинает колоть. Я в неплохой физической форме, но вот далеко не спринтер. Останавливаюсь возле первого попавшегося дома, упираюсь ладонями в колени и, согнувшись, пытаюсь отдышаться. Сердце колотится как ненормальное. Если буду двигаться в таком же темпе, далеко не убегу.

«Не мог я придумать что-то подобрее? ― мечется сумасшедшая мысль и уступает место следующей: ― Чтобы я ещё какую-то хтонь придумал, боже…»

Судорожно вспоминаю, что там было про скорость Алкесты…