Дом на Уотч-Хилл (ЛП) - Монинг Карен Мари

Я не умерла, и это не рай. Я здесь, а мама нет, и она никогда не сможет увидеть великолепие Уотч-хилла или наблюдать, как я превосхожу мечты нас обеих насчёт того, чем я однажды могла бы стать. Моё сердце защемило от скорби, и на глаза навернулись слёзы.

— Вуф-вуф-вуф.

Я обернулась и обнаружила Руфуса, который сидел на спинке мягкого шезлонга, склонив голову набок, и изучал меня глазами цвета оранжевого пламени.

— Я потеряла свою мать в пожаре, — несчастно сказала я ему, шмыгая носом, — и я так сильно по ней скучаю, что кажется, будто моя душа кровоточит.

— Вуф.

Вытерев глаза тыльной стороной ладони, я заставила себя собрать своё горе и спрятать прочь. Я пообещала себе обуздать его, отводить для плача лишь определённые, конкретные часы дня, и в целом я преуспевала.

— Наверное, ты хочешь, чтобы тебя впустили.

— Вуф-вуф.

— Я думала, совы ухают. С чего вдруг это вуфканье?

— Хуу-хуу.

Я моргнула.

— А некоторые ещё говорят «красавица».

Тыквенные глаза оценивали меня, не моргая.

Хрюкнув от собственной вычурной выдумки, будто свирепый мрачный филин, который даже отдалённо не выглядел одомашненным, может повторять за мной как хорошо натренированный попугай, я сказала:

— Пошли, я впущу тебя.

Полночный хищник оттолкнулся мощными когтями, высоко воспарив, затем низко опустился, пролетев по длине двора с искусным скольжением, едва заметно подёргивая кончиками крыльев, чтобы огибать деревья и кустарники, фонтаны и статуи, после чего приземлился в нише над дверью трёхэтажной оранжереи в южном краю обширного сада.

Я поспешила присоединиться к нему.

***

Дом извивался немыслимым лабиринтом, и я быстро подтвердила свою догадку о том, что примерная площадь была прискорбно неточной. Одна лишь оранжерея по моим представлениям имела площадь 5000 квадратных футов. Я разрешила себе лишь бегло заглянуть внутрь, пока наблюдала, как Руфус залетает и садится на ветку хлебного дерева. Если я зайду, то потеряю всё утро, бродя там и с разинутым ртом глядя на изобилие экзотических деревьев, листвы, цветов и трав. Я мельком видела кумкваты, лимоны, лаймы, окаймлённые кирпичные дорожки; уловила запах бесчисленных трав и пряностей, смешивающихся воедино. Где-то внутри очаровательной стеклянной оранжереи водопад каскадами падал на камень, лился в невидимую чашу, добавляя влажности и без того влажному климату. Водопад… внутри дома! Я воображала, что если чаша подобна небольшому пруду, то в ночь полнолуния я могу погрузиться в те воды, подсолив их своими слезами.

Закрыв дверь в оранжерею, я прошла обратно к главной лестнице особняка, выбрала средний из трёх южных коридоров и двинулась на поиски покоев Джунипер, надеясь, что её кабинет с таким крайне важным генетическим анализом тоже окажется в той стороне.

С каждым шагом моя дезориентация лишь росла. След из хлебных крошек тут не помешал бы, но на деле мне нужна пачка клейких листочков и маркер. Я сделала мысленную пометку взять их, если вообще когда-нибудь найду тут кабинет, а потом приклеить листочек на входе в каждый коридор и подписать, какие комнаты расположены в той стороне — до тех пор, пока не выучу планировку, если мне это однажды удастся. Часть проблемы крылась в бесконечном множестве внутренних комнат без окон, но с несколькими соединительными дверьми, которые изгибались и вели в боковые коридоры, отчего легко было бродить кругами, не имея возможности посмотреть на двор и сориентироваться. Другая часть проблемы сводилась к тому, что эти внутренние комнаты освещались теми же янтарными настенными бра, и я на данный момент понятия не имела, как управлять осветительной системой Lutron. Я робко потыкала в одну из компьютерных панелей на стене, но мириады вариантов вводили в заблуждение. Мы с технологиями не общались на одном языке.

Я открывала одну дверь за другой: комната с сотнями складных стульев и столов, полки с постельным бельём и настольным декором для мероприятий, ещё одна комната с весенними и осенними уличными декорациями, ещё одна с рождественскими гирляндами, искусственными ёлками, примерно сотней больших красных сундуков, видимо, с украшениями и разными газонными декорациями, включая детализированного Санту на санях и девять полноразмерных оленей. Боже, какую рождественскую вечеринку я могла закатить!

Ещё тут была комната, которую я могла сравнить лишь с небольшим магазинчиком, наполненная туалетной бумагой, бумажными полотенцами, бутилированной водой, средствами для мытья посуды, порошками и другими бытовыми предметами первой необходимости. Другая комната была забита разного рода тканями. Кладовка вмещала в себя коробки дорогих парфюмов, дизайнерские шарфы и сумочки, модные галстуки, и всё это с элегантными подарочными коробками, лентами и открытками, аккуратно сложенными рядом. У неё имелась кладовка для подарков. Кто вообще так делал?

С каждой открытой дверью моё изумление нарастало. Это не дом. Это небольшой город, хвастающийся своими приватными бутиками.

Затем я миновала лабиринт внутренних комнат и уставилась на коридор с высокими потолками (и с таким количеством дверей по обе стороны, что я решила их не открывать), который заканчивался парой высоких дверей с узорными медно-хрустальными ручками. Было что-то такое в этих дверях, в их элегантности, в их внушительном расположении под замысловато резной аркой, в их полированной тёмной древесине, а также в вырезанных в центре каждой панели двух переплетающихся трикветрах, что так и шептало: «Здесь вы найдёте Джунипер Кэмерон».

Я костьми знала, что это её коридор. Она тысячи раз проходила по этому коридору; она жила, спала и видела сны в этой части дома, и казалось, что эти сны до сих пор витали в этих стенах. Она была здесь в слабом запахе пряных роз, смешивающемся с деликатным чистым парфюмом. (Позднее я узнаю, что горничные более семидесяти лет каждое утро ставили в её покоях и в её кабинете по свежей вазе кремовых и голубых роз, и они продолжали делать так после её смерти; что её любимым парфюмом был Gra Siorai, созданный исключительно для неё эксклюзивной французской парфюмерной фабрикой). Она была здесь в серьёзной тишине коридора, в царственных потолочных плинтусах и замысловатых деревянных панелях между дверьми, в изысканном кремово-голубом ковре «ёлочкой» в коридоре.

Рефлекторно сжимая и разжимая руку, я внезапно испытала опасения, почувствовала себя незваным гостем, не имеющим права быть здесь, и быстро осознала, что становлюсь подобной горожанам, которые так высоко её превозносили. Но разве можно иначе? Она имела так много, она сделала так много, она заботилась об этом городе почти сотню лет. Как я могла соответствовать её наследию, если я даже не уверена, что смогу найти дорогу обратно в ту комнату, в которой спала прошлой ночью?

Мистер Бальфур думал, что я могла выбрать покои за этими дверьми в качестве своих.

Никогда.

Я останусь в своей скромной (ага, конечно, но в сравнении — определённо) спальне на втором этаже, которую прошлой ночью я посчитала такой роскошной и чрезмерной, что приняла за хозяйские покои. Есть богатство, а есть безумное богатство. Я ступала в мир безумия.

Я осознала, что дышу часто и неглубоко, расслабила руку, расправила плечи, сделала глубокий вдох и пошагала по коридору к этим устрашающим дверям.

Я едва не выпрыгнула из собственной шкуры, когда дверь слева от меня распахнулась, и вышли две горничные, толкавшие тележку с высокой стопкой свежепостиранного постельного белья, полотенец и наволочек, а к бокам тележки были прицеплены холщовые мешки с грязным бельём.

— Доброе утро, мэм, — произнесли они разом с кивками, которые выражали уважение.

— Доброе утро, — тепло сказала я. — Я Зо Грей.

— Мы знаем, мэм. Я Бетси, — сказала та, что выглядела более почтенной и старшей. — А это Элис. Приятно познакомиться с вами, мэм.

— Вам необязательно звать меня мэм.

— Да, мэм, — сказала Бетси с очередным небольшим кивком.