Алина Борисова - За синими горами (СИ)
— Помнишь… — невесело, обреченно даже тянет Лоу. И продолжает — хрипло так, горько, — да, я жил только ради этих двух целей: третье солнце — и ее счастье. Ее счастье — и третье солнце. И две цели слились для меня в одну… Так давно, что я уж и не помню… А теперь — я не могу больше прятать глаза, не замечать, я вижу это ясно, словно это уже случилось: для того, чтобы моему народу был открыт вход в третий мир — не сейчас, не сиюминутно, но однажды потом — моя сестра должна умереть. Именно ее смерть спровоцирует те события, что приведут однажды… — его голос срывается, он замолкает, закрыв лицо руками. — И вопрос встал иначе, — продолжает он минуту спустя ровным безжизненным голосом, выпрямляясь в кресле и не мигая глядя перед собой глазами, полными пепла. — Третье солнце — или ее счастье. Спасение моего народа — или ее жизнь. А при таком раскладе я выберу жизнь сестры, Ларис. Прости, но я выберу жизнь сестры.
— У меня ты прощения за что просишь? Я, знаешь ли, не принадлежу к тому народу, который ты сегодня передумал спасать. И который, в массе своей, никогда спасаться и не жаждал. Им, как и тебе, и вампирами быть неплохо.
— Да, я знаю, но… боги все же ведут мой народ к спасению… Долгой, мучительно долгой дорогой… по которой никто не рвется идти… И все знаки указывают на то, что именно ты станешь той формальной причиной, которая погубит мою Ясмину. Принесет ей смерть, — он смотрит мне в глаза, будто пытаясь прочесть там… Что? Подтверждение своих слов? Мое понимание изложенной им позиции?
А я… впервые начинаю сомневаться в его здравом рассудке. Все же детские травмы, вечная жизнь между сном и явью, бесконечные попытки услышать божественный шепот и прозреть будущее… Скорректировать будущее, помочь богам, помешать богам… Может, все эти плетения судьбы существуют только в его голове?
— И как же я погублю ее, Лоу? Она вампирша, коэрэна, авенэя… Любимая жена, в конце концов. А я? Человечка, не сумевшая стать для вампира кем-то большим, чем девочка для досуга… Да, досуг затянулся, но… Уж не думаешь ли ты, что, снедаемая дикой ревностью, я всажу нож в ее сердце? Даже будь в моей душе столько ненависти, нож я всадила бы ему — не ей. Она передо мной ни в чем не виновата, она и не знает, что я существую, а он… обещал… Он мне обещал увести туда, где я смогу жить, смогу вылечиться…
— Так, может, и увезет. Решит выполнить свое обещание, отдать долги… А Яся останется здесь одна, без поддержки, без защиты… И она вовсе не коэрэна, не унаследовала… А уж за то, что она теперь авенэя, Владыка первый готов ее растерзать… Я не знаю, Лара, я не сказал, что ты ее убьешь, это абсурд, но косвенно… Чувство вины, Ларис. Оно просочилось из будущего в прошлое и витало над девочкой студенткой, приходя к ней во снах… сумбурных снах, ведь вы еще не знакомы… Будь ты не причем, оно не травило бы твое подсознание…
— Каких еще снах?
— Уже не помнишь… А мне рассказала однажды, и я с тех пор забыть не могу… Неважно, Ларис. Но если ты — причина ее гибели, мне остается только одно, — он вздыхает, но продолжает твердо, — предотвратить вашу встречу. И способ у меня для этого тоже остался только один.
— Нет… — шепчу я, отчаянно дергаясь, не веря, не желая верить, что он безумен настолько, что он действительно решил сделать это… Я проснусь, я непременно проснусь, это только сон! Это только мой воспаленный бред, нет ни Лоу, ни свадьбы Анхена и Ясмины. Я проснусь!
Явь сбивается, идет волнами, сереет туманом, я ухожу, улетаю, просыпаюсь… Почти.
В этой степи не растет ни одного цветка. Лишь ковыль, седой и безумный. Даже дерева, взращенного для того, чтобы прятать нас от солнца, здесь больше нет. Впрочем, нет здесь и солнца. Все небо затянуто облаками. Белесыми, словно стебли вечного ковыля.
— Ты сильная, Лар. Даже удивительно, насколько сильная. Но ты не сбежишь.
Мой коэр сидит на траве напротив меня. И даже не скрывает уже, что он — мой тюремщик.
— Знаешь, мне казалось всегда, что есть что-то еще, — я смотрю на него, и вроде все уже понимаю, но не могу ненавидеть. — В твоем отношении ко мне, в твоей заботе, в твоем участии… Не ради Анхена, не ради воли богов, не во имя воплощения каких-то там хитрых комбинаций… Мне казалось, есть еще и симпатия между нами, и приязнь… Такая простая личностная привязанность. И хоть самую капельку, но я все же тебе дорога. Сама по себе, вне знаков и предначертаний.
— Ты мне дорога, — кивает он. — Я же сказал, мой дом без тебя опустел. Будь это не так, я бы выбрал тебе иное место. А так — останешься здесь, со мной. Будешь духом-хранителем моей самой любимой долины, незримой хранительницей моего очага… Никогда не состаришься, никогда не умрешь, никогда не будешь страдать от обескровливания, сколь бы я в запале не выпил. Ты ведь помнишь, как нам хорошо было вместе? Все это вернется, но уже без всяких ограничений. Болезни тела оставят тебя вместе с телом. Да и зачем оно тебе — тяжелое, уязвимое, подверженное разложению? Ты будешь духом — свободным, прекрасным…
— Как много слов, Лоу. Таких красивых, ничего не значащих слов… И ты правда думаешь, что став духом, я прощу тебе тот маленький, не стоящий внимания факт, что ты убил меня? Лишил жизни, отделив душу от тела и не пуская обратно?
— Да, не сразу, — он спокоен и даже уверен. — Но со временем ты поймешь, это выход. Это самый приемлемый выход. Для всех. Для тебя тоже. Ну зачем тебе возвращаться, что ждет тебя там? Анхен, который счастлив с другой, а твое присутствие лишь болезненно давит ему на совесть, и потому он вечно будет стремится уйти, скрыться, заняться делами. Ясмина, которой тебя искренне жаль, и которая хотела бы тебе помочь, да не в силах, в то время как тебя все ее попытки лишь раздражают, потому как ревность… Да, ее тебе не хватит, чтоб воткнуть ей нож в сердце, но чтобы просто ее ненавидеть — вполне. А потом ты погубишь ее, и вина за это сожжет тебе душу… Тебе это правда надо?
— Да прекрати! Ты сам себя разве не слышишь? Это же бред, Лоу! Как я могу погубить вампиршу?! Как?! И, главное, откуда такая уверенность? Какие-то сны, которых никто не помнит, обрывки твоих ощущений, которые вчера ты трактовал так, а сегодня иначе… Что будет, если ты опять ошибся, а, Лоу? Что будет, если твоей сестре от меня ничего не грозило, а, напротив, я могла бы ее спасти, будь я рядом, но меня не было, ты помешал? Может быть, в тех снах, про которые лишь ты и помнишь, гуляло не чувство моей вины, а пережитый страх, что самое страшное едва не случилось? Ты разве знаешь доподлинно? Или опять додумываешь «чтобы итог сошелся»?.. И, кстати, сестрица твоя мне как раз на днях снилась. Довольная, словно с пережору, качалась себе на качельках и ржала на весь парк. И ничего там про смерть, знаешь ли. И «чувства вины» ни малейшего.
