Пять невест и одна демоница. Трилогия (СИ) - Демина Карина
– Помню.
– Чудесно. Вы плыли‑плыли и приплыли. Потом шли‑шли и дошли.
В этом изложении подвиг представлялся довольно‑таки скучным, если не сказать хуже.
– Отыскали пропавших принцесс, а те поделились силой. Артан прочитал молитву. Небеса откликнулись. И демон был повержен.
– Как?
– В долгом и тяжелом бою. Пять утра. Тебе и вправду необходимо знать это в пять утра? – она снова зевнула. – Я выспаться, между прочим, надеялась. Очень.
Стало совестно.
– Да ладно… потом отосплюсь. Надо же к суду готовиться.
– К‑какому?
– Городскому. Ты сейчас раз в месяц присутствуешь на площади, где разбираешь всякие там особо сложные дела. К примеру, кто у кого корову спер или девку попортил. И кого женить.
– На ком? – Ричард окончательно перестал понимать происходящее.
– Лучше всего на девке, пусть и порченной, но что‑то подсказывает, что если ты корову выберешь, сильно возражать не станут. Но ты все равно аккуратнее там… и так…
– Что?
– А что? Демон сгинул. Небеса воссияли. В официальных хрониках так и значится, что небеса воссияли. И корона у Светозарного засветилась. И сам он… даром что ли Светозарный. Он восшествовал на трон. И тот его принял. Вроде как. После этого ты объявил о возрождении Империи. Лассар с остатками Легиона согласился проследить, чтоб возрождалась она в спокойных условиях. И правильно. Теперь вон каждую неделю отписывается, что, мол, мародеры совсем обнаглели. Даже дракон их не пугает.
– Дракон?
– Мудрослава решила, что Лассар ей вполне в мужья годится. А девушке с драконом, как понимаешь, не отказывают в ее маленьких прихотях.
Безумие.
Полнейшее.
– Он же мертвый!
– Был. Мертвым. Но немножечко ожил. Как и Ксандр. Что‑то там с даром связанное… силы было много. Энергии. И если не использовать, случился бы небольшой такой бабах с неясными последствиями. Вот и использовали. Ариция. Кажется. Точно не поручусь, но… в общем, они оба. И Легионеры тоже. Не все, а те, что рядом были. Они тоже, короче, вдруг взяли и ожили. Ты бы слышал, как Лассар матерился! Попугай до сих пор шепотом повторяет… хотя ты слышал. Ничего, вспомнишь.
Нет.
Не было такого… не могло быть. Невозможно сделать мертвое живым. Видимость жизни – это иное, но чтобы по‑настоящему…
– Ари, к слову, с Ксандром обручилась… ну он даже не сильно сопротивлялся. И хорошо. Некромант в семье лишним не будет. Вставай уже, – демоница потянула за одеяло. – Понимаю, что все это звучит странновато, но как уж есть.
– Как… есть.
– Вот‑вот… Артан там Империю возрождает, с чем не все согласны, но пока лезть боятся, потому что слух пошел, будто демон не погиб, а заперт. И Светозарный его по своему желанию выпустить может. Да и дороги там, честно, хреновые, армию точно не протащишь. Пока только купцы и добираются. Ну и орден его, который теперь Имперским назвали. Собираются причинять добро по всему миру.
Ричард открыл рот.
И закрыл.
– Мы же вернулись. Поженились. Свадьбу ты тоже не помнишь? Хотя, чего это я спрашиваю. Конечно, не помнишь… может, и к лучшему. Главное… все ведь хорошо закончилось.
И в глаза заглянула.
И столько надежды было в них, что… сердце разорвалось от боли.
– Нет, – сказал Ричард с тоской. – Ничего еще не закончилось.
Он коснулся щеки, на которой остался красный отпечаток подушки. И щека была теплой, а пахло от демоницы почему‑то молоком и еще свежим хлебом.
– Прости, – Ричард покачал головой.
– Дурак, – сказала тьма с сожалением, и мир привычно поплыл, разрушая очередную иллюзию. – А ведь все было так хорошо.
Не было.
А если и было, то… длилось бы недолго. Одними миражами жив не будешь.
– Все возможно… – шепот теперь доносился со всех сторон. – Возможно… если не струсишь… убей демона, убей, убей…
– Хватит! – рявкнул Ричард.
И тьма замолчала. А он понял, что… мир снова изменился. И больше нет ни площади, ни Императорской дороги.
Ни людей.
Он… стоял.
Где?
У подножия белоснежной лестницы, которая поднималась куда‑то в туман. Что ж… лестница казалась настоящей. Да и тьма помалкивала, пусть в молчании этом и чудилась тень обиды, но обида – не ложь. И Ричард поднялся на первую ступеньку.
Остальные…
Справятся. Должны. Хоть кто‑нибудь.
Глава 39. О том, что демоны бывают разными
«И восстанет из глубин древнее зло, и обрушится на мир оно, желая одного – разрушить, ибо сам мир и есть оковы…»
Одно ну очень верное пророчество
Странное чувство, когда идешь‑идешь, долго добираешься куда‑то, мучительно, с искренней верой в то, что где‑то там, за горизонтом, тебя ждет чудо.
Или счастье.
Или просто что‑то очень‑очень важное.
И мысль об этом заставляет идти, даже когда сил не остается. А потом вдруг дорога раз и…
Я шла. И колючие ветви шиповника поднимались, освобождая проход. Они расплетались, расползались с тихим шелестом, словно и не ветви, но одревесневшие некогда змеи. Осыпались белоснежные бутоны. И все это…
– Здравствуй, – сказала я, остановившись пред узорчатой дверью. – Я… пришла.
– Ты пришла, – отозвалась та, которую я уже видела в зеркале.
И зал этот.
Кусочек.
На самом деле он огромный. Я не бывала во дворцах, стыжусь, что, даже когда в универе группа отправилась в Питер, я с поездки спрыгнула. Выдумала какую‑то ну очень серьезную причину, и осталась. Хотя правда в том, что у меня просто не было денег.
Тогда.
И потом тоже.
И… и сравнивать мне не с чем. Но я почти уверена, что даже в том моем мире, средь всех его жемчужин архитектуры и прочего, не найдется подобной залы.
Шиповник уронил очередной лепесток.
А я поймала.
– Красивые цветы, – что еще сказать существу, невероятно сильному, могучему и… несчастному.
– Спасибо, – ответила она.
Был круг.
Очерченный на камне, въевшийся в этот самый камень. Или даже вырезанный в нем? Были свечи, погасшие давным‑давно, точнее остатки их. Жалкие комочки воска.
Были кости за границей круга.
И бурые пятна, что не истлели за тысячелетия.
– Моя мама выращивала цветы в саду моего отца. Дочь кого‑то из рабов, которую оставили при доме. На самом деле домашних рабов продавали редко.
Странный разговор.
Я делаю шаг. Еще один. Я ведь так долго шла, так почему сейчас сомневаюсь. И главное, рог продолжает чесаться. Может, отрастает? Что я вообще о рогах демонических знаю?
– Знали они порой слишком много, да и просто не принято было. Если кто‑то продавал домашних рабов или их детей, стало быть, дела его шли на редкость плохо.
– И твоя мама…
– Росла. А потом выросла красивой. И на нее обратил внимание мой отец. Он удостоил её высочайшей чести. Правда, её не готовили к тому, как принять того, кто уже не человек, поэтому он остался не доволен.
Разве детям рассказывают о таком?
Она сидела в центре круга, скрестив ноги, и на полусогнутой руке лежал младенец. Страшный. Ужасный. Такой, что я не могла заставить себя задержать взгляд на нем.
– Однако он был добр. И позволил ей сохранить дитя. И родить его. Она умерла.
– Это… тебе отец рассказал?
– Отец матери. Она была единственной дочерью. Рабам не всегда позволяли заводить детей. Он её очень любил. Мне так кажется. Если бы не любил, не посмел бы заговорить.
Она баюкала младенца, а он лежал. Неестественно тихо. Может… может, он уже того?
– Когда я была мала, то жила с другими детьми рода. Их много. И лет до пяти всех держат вместе. А потом уже смотрят… в ком‑то может проснуться дар. Или талант. Тогда их принимают в род.
– А… остальные?
Она слегка пожала плечами.
– Домашних рабов не покупают. Их выращивают.