Марина Ефиминюк - Бесстрашная
— Спорим, вам еще не приходилось вставать на колени перед арестантами, — брякнула я.
— О чем вы говорите? — ошеломленно выдохнул он.
Говорят, что иногда от очень сильного потрясения люди сходили с ума. Видимо, я все-таки немного свихнулась и обязательно расхохоталась бы в лицо судебного заступника, если бы не провалилась в глубокий обморок.
Я пришла в себя сразу, одним махом, открыла глаза и уставилась на тюлевый балдахин, пышными фалдами спускавшийся к огромной постели. Не понимая, где нахожусь, я осторожно села и с возрастающим недоумением огляделась.
Чужая спальня походила на шикарный номер королевского «Грант Отеля», перестроенного из здания бывшей тюрьмы несколько лет назад.[10] Картины, висевшие на стенах, были явными оригиналами, а не копиями, ради заработка перерисованными каким-нибудь талантливым школяром из Академии изящных искусств. Пол из наборного паркета застилал толстый шерстяной ковер с оригинальным орнаментом, а мебель отличалась изяществом и дороговизной.
Тут мне в голову пришла презабавнейшая мысль, вызвавшая сдавленный смешок. Походило на то, что появление ночного посыльного в камере городской башни являлось лишь фантазией, и охранник все-таки совершил надо мной насилие. А я или свихнулась от потрясения и пребывала в изощренной галлюцинации, лишь отдаленно напоминавшей реальную жизнь, или же умерла от побоев и за принятую мученическую смерть отправилась по солнечной дороге на особенное облако, где стояли изящные козетки и зеркала с мраморными столиками.
Тут на высоких дверях повернулась ручка. Створка приоткрылась, и в спальню бочком протиснулась остроглазая нима в форме прислуги и в белом скромном чепце на голове, из-под которого выглядывала вызывающе рыжая прядь волос. В руках горничная несла отглаженное белоснежное платье. Наряд мгновенно меня убедил, что я все-таки ушла в мир иной, а теперь меня собирались произвести в ранг моей тезки, Угодницы Катарины, единственной особы женского пола среди целого сонма святых мужчин.
Увидев, что я сижу на кровати и, точно ослепленная дневным светом сова, растерянно хлопаю глазами, служанка будто вросла в пол. Некоторое время мы разглядывали друг друга. Пауза затягивалась.
— Нас со святой Катариной пронумеруют или меня заставят взять псевдоним? — неожиданно даже для себя спросила я, намекая, что во время церемонии «освящения» в общем-то готова расстаться с именем Катарина, которое получила еще в сиротском приюте.
— А? — Девица стала пунцового цвета.
Никогда бы не подумала, что даже после смерти люди были способны конфузиться.
Стараясь вернуть ясность мыслям, я растерла лицо ладонями. Длинные рукава мужской сорочки съехали до локтя и раскрыли невесомые, а потому не замеченные сразу гладкие браслеты на запястьях. Магические обручи надевали выпущенным на поруки преступникам, чтобы не дать им сбежать за пределы городских ворот.
— Я не только жива, но и привязана к дому, — задумчиво резюмировала я.
Горничная, похоже, потеряла дар речи. Стояла с платьем, перекинутым через вытянутые руки, наливалась цветом спелой клубники и хлопала испуганными глазами, явно желая сбежать от сбрендившей в тюрьме нимы.
— Раз дом реальный, то он кому-то принадлежит? — задала я, пожалуй, самый закономерный вопрос из всех возможных, но показалось, что неразговорчивую служанку удар хватит.
— Мне, — раздался из дверей мужской голос. Мгновенно натягивая до подбородка одеяло, я бросила на хозяина особняка испуганный взгляд. На пороге стоял Кастан Стомма.
Резко оглянувшись, служанка нечеловечески смутилась, пристроила платье на спинке дивана и поскорее исчезла из спальни. Когда мы остались наедине, я вымолвила, словно со стороны услышав в своем голосе вызов:
— Поделитесь, как я очутилась в доме известного судебного заступника?
— Я привез вас сюда из городской башни. — Мне хотелось возмутиться, почему он не отправил меня домой, но Кастан добавил: — Ваш отец дал согласие на то, что вы поживете здесь некоторое время.
— Вы всегда столь изощренными способами заманиваете в дом гостей? Чем вам не угодил дом моего отца?
— Я полагал, что вы несколько лет прослужили газетчицей, и вам не придется объяснять причины.
Наверняка вокруг аптекарской лавки дежурила толпа охотников за сплетнями, вооруженных гравиратами. Я сама всего несколько дней назад точно птица-падальщица кружила возле дома Жулиты, а теперь невольно примерила на себя наряд посрамленной актерки.
— Кстати, вы не моя гостья, — спокойно добавил хозяин неприступного, как городская башня, особняка. — Вы моя клиентка.
— Помощь известного заступника Кастана Стоммы мне не по карману, — спокойно заявила я.
— Я сделаю вам неплохую скидку. Приводите себя в порядок и спускайтесь в столовую, — скомандовал он холодным тоном, каким когда-то говорил с истерящей Жулитой. — Ни у вас, ни у меня совершенно нет времени на препирательства.
Хозяин дома вышел, и в том, как он подчеркнуто аккуратно закрыл дверь, сквозила досада. Очевидно, он ждал благодарности, но не учел одного — я не верила в бескорыстные душевные порывы. В жизни за все приходилось платить, и меня пугала цена сунима Стоммы.
Купальная размером превосходила мою спальню в отцовском доме. Медная ванна на изогнутых ножках, стоявшая в центре комнаты, была доверху наполнена теплой водой, и остыть ей не давал специальный магический кристалл, красным светом пульсировавший на дне. На приставном столике теснились баночки из дорогущей лавки притирок «Спящая красавица», располагавшейся в центре Гнездича.
С удовольствием погрузившись в теплую воду, я вылила на мочалку какое-то пенящееся средство, источавшее успокоительный запах березовых листьев, и принялась с остервенением тереть тело, надеясь отмыть зловоние тюремной камеры и воспоминания, оттуда вынесенные.
Однако притирки не помогли выглядеть хотя бы сносно. Зеркало категорично продемонстрировало бледную девицу с черным синяком на скуле, рассеченной бровью и запекшейся на губе болячкой — тут без магических лосьонов не обойтись. Натянув платье, босая, я направилась на поиски столовой и, лишь поблуждав по коридорам, осознала, насколько огромен особняк. Наверное, жить одному в доме с бесконечным числом комнат было тоскливо.
В столовую меня проводил лакей, из человечности не пялившийся на мое разбитое лицо. Когда я вошла внутрь, то Кастан поднялся из-за угнетающе длинного стола, в центре которого стояла огромная ваза с цветами из королевской оранжереи.
— Чудесно выглядите, — улыбнулся суним Стомма.
