Алан Аюпов - Сад фонтанов
— Но Вы же не пристегнулись, — возразил я, отводя взгляд и втихаря переводя дух от пережитого потрясения.
— Извините, я не заметила, — ответила она и тут же пристегнулась, потом сделала то же самое с моим ремнём безопасности, да так ловко и быстро, что удержаться от похвалы трудно было.
— Скажите, а на кой это надо? Ведь всё равно не спасёт, коли падать начнём? — глупо ухмыляясь, спросил я, глядя на её красивые руки с тонкими пальчиками пианистки.
— Инструкция, — ответила она.
— Опять инструкции, — проворчал я. — Одни инструкции и ничего больше. Вся жизнь одна сплошная инструкция.
— Чем это Вы так недовольны? — спросила она.
— Дураками, придумавшими дурацкие инструкции, — ответил я, отворачиваясь к иллюминатору.
— У Вас неприятности, а виноваты все вокруг, — спокойно заметила стюардесса. — Так нельзя.
— Много Вы знаете. Чего можно, а чего нельзя, — пробурчал я, впрочем, не оборачиваясь к ней.
— Напрасно. Я ведь вам лично ничего плохого не сделала.
— Простите, — снова буркнул я.
Погасло табло, запрещающее курить, значит, мы набрали нужную высоту. Ровно работали турбины. Стюардесса, предварительно заглянув в какую-то свою книжечку и включив трансляцию, сообщила для всех высоту и температуру за бортом. На этом её первый этап работы заканчивался. Небрежно отбросив ставший ненужным микрофон, девушка обратилась ко мне.
— Не могу ли я Вам чем-либо помочь? — спросила она.
— Да уж… — начал, было, я, но вовремя прикусил язык.
Действительно, кто был виноват в моих бедах? Она была права. Срывать зло на посторонних людях не входило в ассортимент моих привычек, особенно на прекрасной половине человечества.
— Вы напрасно так со мной. А вдруг я смогла бы Вам чем-то помочь.
— Ну, разумеется, — не выдержал я. — Верните самолёт назад в аэропорт, — ни с того ни с сего ляпнул я и повернулся, чтобы увидеть реакцию.
Совершенно спокойно она взялась за пряжку ремня безопасности, демонстрируя тем самым, своё намерение выполнить моё дурацкое желание. Если она блефовала, то очень натурально. Я, во всяком случае, поверил.
— Один момент! Чего не сделаешь ради многоуважаемых пассажиров, — произнесла бортпроводница, возясь с ремнём.
— Если ради обыкновенного многоуважаемого, то не стоит таких трудов, — возразил я.
Мне почему-то не понравились её последние слова.
— Простите, если я Вас обидела, но в чём Ваша необыкновенность, если это не секрет? — спросила она, с интересом на меня глядя.
Руки её замерли. Пряжка осталась не расстёгнутой. Всем своим нутром я почувствовал её любопытный взгляд.
— Да. Конечно. Вы правы. Простите, пожалуйста, за грубость, — извинился я, отводя взгляд от её манящих губ. — Развернуть машину в воздухе не просто. Для этого понадобятся очень убедительные аргументы.
— Да, конечно, но для Вас я рискну своим служебным положением, — улыбнулась девушка и вновь взялась за ремень.
— Не стоит себя так утруждать, — вякнул я.
— А Вы действительно хотите вернуться? — Не унималась она.
— Ну, конечно.
— Вы уверенны, что это Вам необходимо?
— Как рыбе вода.
— Тогда я помогу Вам. Вы убеждены, что не будете потом жалеть? — снова спросила стюардесса.
Вероятно, ей самой очень хотелось вернуться на землю, но в силу своих профессиональных обязанностей, признаться в этом она не могла.
— Не надо, ради Бога, — промямлил я, снова всунувшись в иллюминатор. — Я же просто пошутил.
— Вы всегда так неудачно шутите? — поинтересовалась она, стараясь поймать мой взгляд.
— Да, я шутник-неудачник. Всю жизнь шучу и всё невпопад, — огрызнулся я.
— М-да! Судьба человека только в его руках, — многозначительно сказала бортпроводница.
— Впервые в своей жизни встречаю стюардессу-философа, — съязвил я.
— Простите меня, пожалуйста, я действительно что-то сегодня разговорилась, — смутилась красавица, возвращаясь к заевшей пряжке.
Крылатую машину сильно тряхнуло, потом ещё раз и ещё. Девушка замерла на мгновение. Я не видел лиц находящихся впереди, так как они сидели ко мне затылками, но по салону прошёл ощутимый ветерок ужаса. Замолчал плакавший до этого у кабины младенец. И тут вдруг наступила тишина. Можете ли Вы себе представить, что в летящем самолёте на высоте пять с половиной километров вдруг наступит тишина?! Машина мелко-мелко задрожала. Затрещали все её сочленения. Заскрежетало правое крыло. Что-то стукнуло в корпус спереди. В салоне же стояла мертвейшая тишина. Люди сразу поняли, что последует за этим, и не нарушали этой последней в своей жизни торжественной паузы тишины. Никто даже не оглянулся на молоденькую стюардессу и не бросил укоризненного взгляда. Всё застыло в ожидании развязки.
От неожиданности я так резко развернулся, что локтем случайно зацепил девушку.
— Простите, — почему-то шёпотом извинился я.
Она же, ничего не говоря, наконец-то справившись с ремнём безопасности и поднявшись, бесстрашно пошла в кабину к пилотам.
В это мгновение заговорил динамик над её местом. Лётчики призывали к себе стюардессу. Она вошла к ним и спустя несколько секунд вернулась. Что-то неуловимое изменилось в её облике, но что именно, трудно было ухватить. Профессионально улыбаясь, девушка сообщила, что командир воздушного корабля приносит всем свои извинения и просит пристегнуться, так как необходимо поменять эшелон, а также просит всех соблюдать спокойствие, ведь это обычная процедура. Бортпроводница поинтересовалась, не нуждается ли кто в чём-либо, и, не услышав просьб, прошла к моему месту, придерживаясь за спинки кресел, так как идти по уходящему из-под ног полу иначе нельзя было. Осторожно присела, снова не пристегнувшись.
Ей, конечно, никто не поверил, но и не возразил. Никто не потребовал к себе отдельного внимания. Ей предоставляли возможность стать такой же, как и все, подготовиться достойно встретить свою судьбу. Её освободили от служебных обязанностей и простили, хоть никто и не обвинял.
Как работник аэрофлота девушка держалась потрясающе, однако мне, сидящему рядом, было видно, что сквозь маску приветливости и дружелюбия проглядывало отчаяние. Не знаю, может, это и плохо, да только в те мгновения я почему-то не испытывал страха. Может, просто не понял и не успел испугаться: ведь все мои мысли были совсем не здесь, в терпящем бедствии самолёте.
Выбираясь из самим собой же созданного кокона, я вдруг ощутил, что кому-то нужен. Это знание пришло само собой, я даже не пытался выяснить причины такого яркого чувства. Вид бесстрашной девчонки с потрясающими глазами, сидящей рядом, внушил мне такое уважение ко всему роду женскому, что я тут же простил им всё, что было, и даже то, что будет.
