Алан Аюпов - Сад фонтанов
— О-кей! Больше не буду, — ответил я.
Весь остальной путь до самого дома мы не проронили ни слова. На кухне горел свет.
— Муха, небось, полуночничает, — скорее утвердил, чем спросил Мишка.
— А кому ж ещё, — согласился я.
Мы вошли в дом. Действительно, за столом сидел Арнольд и гонял чаи. На плите пыхтел чайник.
— Хэллоу! Мужики! — приветствовал он нас.
— Привет, привет! Полуночник, — ответствовал Михась.
— Чаёк пить будете? — с надеждой в голосе спросил Муха.
— А почему бы и нет, — согласился я.
— А я не буду, — отказался Кутузов. — Спокойной ночи, — пожелал он и отправился на боковую.
Арнольд достал чашку и, предварительно сполоснув и вытерев насухо, стал готовить мне чай.
— Я сейчас приду, — сказал я, направляясь в ванную. — Ты пока что сообрази, да покрепче.
— Угу, — промычал Муха. — Тебе как для ночника или ты спать пойдёшь?
— Разумеется, пойду спать, — отозвался я уже из ванной.
— А мне что-то не спится, — пожаловался он.
— Я сейчас тебе порасскажу кое-что, так вообще спать не станешь, — перекрывая шум газовой колонки, прокричал я.
Когда я вернулся, дымящаяся чашка чая уже ожидала меня.
— Ну, давай, колись, — потребовал Муха.
— На что? — не сразу понял я.
— А ты что там обещал?
— А-а… — и я стал рассказывать, смакуя чай, о событиях, происшедших на реке.
Муха очень внимательно слушал, ни разу не перебив. И только когда я закончил, стал задавать вопросы. Как-то незаметно разговор перешёл на другую тему. Вообще с Арнольдом лучше не садиться пить чай, особенно, когда он полуночничает. Он так заболтает, что сам не заметишь, как составишь ему компанию. Бывало, всю ночь пролялякаешь с ним. Глядь! А на улице уже утро. Пора по делам бежать, а Муха укладывается спать. Ему дела нет до того, что ты проболтал с ним всю ночь напролёт. Ему-то никуда идти не надо, потому он и полуночничал. Я неоднократно ловился на подобные штучки, и каждый раз клялся, что в последний раз. Но всё равно история повторялась. Умел он слушать и рассказывать умел. Так и сегодня. Я заболтался до самого рассвета. Но укладываться уже не было времени. Собралось много работы, и всё надо было сделать именно сегодня, так как мне предстояло ещё лететь после обеда. Муху это, естественно, не интересовало. Он принялся напоследок повествовать свой сон. Конечно же, с толкованием. Я, в свою очередь, также рассказал ему свой о пожаре и о горящей Москве. Он внимательно выслушал меня и сделал совершенно нелепое заключение.
— Это ты был боярином когда-то в своей прошлой жизни.
— Ты чо! Муха?! — удивился я. — Ты действительно в это веришь?
— А ты нет? — задал он встречный вопрос.
Я растерялся, так как не знал чего ответить.
— Как тебе сказать… Думаю, что это очередное оболванивание народа, только и всего.
— Ты дурак или притворяешься? — спросил он, глядя на меня через парок чая прищуренным глазом.
— Слушай, если ты в секту какую попал, то не агитируй меня. Я не верю во все эти штучки-дрючки. Может, ты ещё и в загробную жизнь веришь? — съехидничал я.
— Конечно, — очень спокойно согласился он.
— Ты чо-о?! Мухович?! Мозгами поехал?! — обалдело захлопал глазами я.
— Слушай, ты же не полный идиот. Мы с тобой не одну ночь напролёт беседовали на подобные темы, а ты делаешь вид, что впервые слышишь. Вроде умный мужик, а строишь из себя дурочку.
— Никого я из себя не строю, — понизив голос, ответил я. — А вот с тобой что-то действительно творится. Тебе не кажется, что ты начинаешь заговариваться?
— Чудак ты, — миролюбиво сказал Арнольд. — Для чего ты уподобляешься среднестатистическому простолюдину? Ты же не такой!
— Ты что мелешь?! Если б я был чем-то выдающейся личностью, так не сидел бы здесь в этой дыре, а был бы где-нибудь в Москве, в больших людях…
— Болван т, — незлобиво обозвал он меня. — Тот, кто у власти, не есть ещё большой человек. Скорее наоборот.
— Не-ет, Муха! Давай заканчивать. Не то мы до такого доболтаемся, что потом может стать «мучительно больно за бесцельно прожитые годы», — процитировал я Островского.
— Да Бог с тобой, — согласился он и добавил. — Всё складывается к тому, что тебе, как впрочем, и всему человечеству, необходимы материальные доказательства существования реального мира.
— А мы, по-твоему, живём не в реальном, что ли?
— В реальном, — согласился он. — Но эта реальность нереальна, так как самостоятельно существовать не может.
— Я тебя не понимаю.
— А и не надо понимать. Это придёт само собой.
— Что придёт? — Не понял я.
— Понимание строения мира. Ты же видел, как устроены матрёшки?
— Да, конечно, — не догадываясь, в какую сторону он клонит, согласился я.
— Вот так и мир устроен, — неожиданно заключил Арнольд.
— Чего?! Это старо! Ты бы чего поновее придумал.
— Ладно. Пошли спать, — снова прервал он меня, глянув на часы.
— Мне уже спать некогда, — ответил я.
— Ну, это твои проблемы, а я пойду, подремлю немножечко, — потягиваясь до хруста в суставах, сообщил Муха.
— Правильно! Сначала заболтал, а теперь в кусты.
— Я тебя за язык не тянул. Ты сам согласился чаёк со мной отпить, — зевая во весь рот, ответствовал он.
— Муха, я когда-нибудь побью тебя за такие штучки, — пригрозил я.
— Мы это уже слышали, — отпарировал он и уже в дверях, не оборачиваясь, вдруг добавил: — Тебе сегодня предстоит за одну минуту разлюбить свою… — тут он запнулся, подбирая более удачное слово, и продолжил. — дамочку и влюбиться на веки веков в другую!.. Более достойную. Но!.. А впрочем, это неважно, — буркнул он и вышел.
— У тебя явное помрачение рассудка, — бросил я в закрывающуюся дверь.
Всё остальное время до самого такси пролетело, как одна минута. Насущные дела так закрутили мне мозги, что Муха со своими разговорами напрочь вылетел из головы. И только когда к крыльцу подъехала машина, я спохватился. За весь день мне не довелось увидеть её даже мельком, даже издалека… Вспомнились последние слова Арнольда. В одном он был, безусловно, прав. Сегодня мне предстояло расстаться со своей первой любовью раз и навсегда. Однако, пока не было такси, всё казалось в будущем, но вот машина с шашечками на борту стоит у парадной, и пришло время расставания. Всё-таки хорошо, что я не пошёл её искать. Так будет проще для нас обоих. Уже взявшись за ручку дверцы, невольно оглянулся. Мысли разлетелись, как вороньё от выстрела охотника. Я с недоумением смотрел перед собой и ничего не видел. Слёзы застлали глаза. Она стояла метрах в ста у самого угла здания. Лёгкий ветерок развивал юбку её платья. В руках был платочек, безжалостно терзаемый ни за что.
