Вороны вещают о смерти (СИ) - "Darknessia"

Я печально улыбнулась в ответ:

– Не верю я в это.

– А как же Яромир? – вспомнила вдруг Нежана. – Это ведь он на прошлого Купалу твой венок из речки выловил?

– Да, но… – я закусила губу и потупила взор. Не хотелось говорить об этом с подружками, они ведь потом всему селу разболтают, что у меня на сердце.

– Что "но"? – с нетерпеливым прищуром склонилась ко мне Милана. – Он сын сотника, к тому же, хорош собой. Высокий и сильный. А из лука как метко стреляет! Ни разу из лесу без зайца или тетерева не возвращался.

Я поглядела на подругу внимательно. Улыбнулась:

– Да ты, Милаша, никак сама по Яромиру вздыхаешь?

Девушки захихикали незлобно, а Милана нахмурилась и снова сложила на груди руки. С обидой в голосе бросила:

– А может, и так, а может, и вздыхаю. Вот только какой прок? Он все равно на меня не глядит.

– На Купалу попытаешь счастья. Может, он в этот раз твой венок поймает.

– Ну а что же ты, Огниша? – не унималась Нежана. – Яромир тебя замуж разве не звал?

– Звал, – с неохотой пришлось согласиться.

– А ты что?

– Отказала.

Я тяжко вздохнула и принялась накатывать рубаху с новой силой. Желала только поскорее закончить и пойти в дом.

– Но почему?

Что было им ответить? Всякий раз после встречи с Яромиром на душе словно камень появлялся. И вроде бы юноша ни словом, ни делом не обидел меня, но что-то такое было в его взгляде, отчего мне делалось страшно. Может, боялась я вовсе не его, а лишь перемен, которые непременно принесет замужество.

– Потому что не подходим мы друг другу, – осторожно отозвалась я, не поднимая взгляда. – Что сыну уважаемого сотника до такой, как я?

– Ищешь кого получше? – прищурилась Милана. – Так и состариться в одиночестве можно.

– Ладно тебе, Милаша, – вмешалась Нежана. – У Огниши ещё есть пара зим.

Я бледно улыбнулась подругам и в шутку сказала:

– Если не найду никого на будущего Купалу, пойду к Рябине на волховку учиться.

– Что ты, Огниша? – охнула Беляна. Она потянулась ко мне, сжала руку холодными и мокрыми ладонями. – Лучше пойди в берёзовую рощу, принеси Ладе требу и попроси о счастье.

– Но волхв говорит, что не стоит у богов ничего без особой нужды просить. А у меня нужды нет. – Я расправила последнюю рубаху, сложила ее в корзину, сверху рубель с палкой, и поднялась. – Зато есть дела. Увидимся вечером.

Одежды на стирку у меня было меньше, чем у подруг – только моя и матушки, поэтому и заканчивала всегда первой.

Я шла по натоптанной тропе мимо чужих дворов с камышовой корзиной под мышкой и удивлялась, как же быстро подруги забыли о черных птицах, предвестниках горя. Сердце сжималось, как подумаешь, что погребальный костер скоро загорится для одного из соседей.

Село наше раскинулось на плоском холме. С одной стороны его огибала речка, по обоим берегам которой зеленели засеянные рожью, просом и ячменем поля, с другой начинались леса, богатые на дичь, грибы и ягоды. От речки к центру села поднималась тропа под небольшим уклоном, и по обе стороны стояли первые избы, ещё светлые, совсем недавно срубленные. Чуть дальше избы уже стояли серые, проверенные временем и ветрами, омытые дождями. Какие-то до окон утопали в земле, тянулись к ней скатами крыш, покрытыми дёрном. Избы побогаче возвышались над остальными, их возводили, бывало, и в два, и в три этажа, а крыши покрывали сосновой дранкой.

Тут и там на перепутьях торчали вкопанные в землю бревна с вытесанными на них суровыми ликами богов. Вокруг бегали дети с прутками в руках, гоняли кур и гусей. Блеяли овцы, согнанные на дневной выпас. Мужики на другой стороне холма рубили избу и громко переругивались, так что их крики разлетались над всем селом.

Я свернула, не дойдя до центра. Изба наша стояла на окраине, а двор граничил с лесом. Из-за этого приходилось постоянно развешивать на изгороди обереги от лесной нечисти и окуривать дом чертополохом. Когда-то большой и ухоженный двор наполовину зарос бурьяном. За домом тянулись ровные черные ряды грядок, лишь кое где из земли торчали ростки. У дома паслась последняя оставшаяся у нас корова, старая уже. С каждым годом молока она давала все меньше.

Я развесила рубахи на верхних жердях изгороди. Жерди усохли, потрескались, какие-то повалились на землю, да и столбы все больше клонились в разные стороны. Изба выглядела под стать изгороди, такая же старая и серая. Сруб покосился на сторону от времени, из щелей в брёвнах торчал прошлогодний мох.

Стоило открыть дверь – обдало теплом от натопленной печи. Встретили запахи родного дома: густо пахло соломой, устилающей пол, томленой в печи кашей из проса и тыквы и травами. Окна все были закрыты ставнями – матушка не любила сквозняков.

Я зажгла от углей лучину и приблизилась к лежащей на полке́ матушке. Она спала. Седые пряди прилипли ко лбу и щекам, тонкие руки беспокойно сжаты. Она дышала прерывисто, хрипло, будто что-то давило на грудь.

Ела ли она сегодня? Просыпалась ли? В последние дни пробуждения стали реже. Я осторожно провела ладонью по лбу и волосам. Будить не стала – пусть отдыхает. Все, что я могла сделать, это ждать возвращения волхва. Он обещал зайти проведать матушку, как только вернётся из леса. Но когда вернётся, не знал никто.

Во дворе ждали дрова. Мне хватало сил рубить лишь молодые деревца, тонкие, с руку или две толщиной. Я потихоньку натаскала их из ближайшей рощи. Дело шло медленно, ведь раньше такой работой занимался отец. Но вот прошло две зимы, ладони огрубели, и не кровили больше мозоли. Теперь его тяжёлый топор привычно ложился в руки.

Я откинула на спину косу цвета ржаного поля, ухватила поудобнее древко обеими руками. Не успела замахнуться, как кто-то позвал:

– Огниша!

По тропе ко двору приближался светловолосый юноша в опрятной льняной рубахе с тонкой полоской вышивки на горловине и по краю. Широкие штаны были подвязаны у колен и щиколоток тесьмой. Один из немногих в селе он носил кожаные сапоги. Я тут же коротко оглядела себя. Босые ноги и подол заляпаны грязью, поверх длинной грубой рубахи до пят такая же грубая запона² с мокрыми пятнами после стирки. Почему-то за свой вид стало совестно, хотя я ничуть не собиралась красоваться перед Яромиром.

– Говорил же, что помогу с тяжёлой работой. – Яромир приблизился с улыбкой и протянул руку, чтобы забрать топор.

Я настороженно глянула на него, прижав топор к груди.

– У тебя разве своих дел мало?

Его улыбка погасла, голубые глаза сделались холодными, словно лёд. И снова в их глубине я увидела что-то пугающее, что-то скрытое от всех.

– Зачем ты так, Огнеслава? Почему отталкиваешь меня? Я ведь не враг тебе.

– Ты сын сотника. Что люди подумают, увидев тебя на нищем дворе?

Яромир снова улыбнулся, но грустно, так, что даже стало жаль его.

– Что я влюбленный дурак. Все не оставлю попыток понравится тебе, хотя ты и отвергаешь мои ухаживания.

– Любая девушка будет рада твоему вниманию, сам знаешь. А я… я просто не готова распрощаться с девичеством.

Яромир длинно вздохнул, глянул на меня изучающе. Под его взглядом мне делалось стыдно, и не только за неопрятное платье. Целый год он пытался подступиться ко мне и так, и эдак. Все вокруг твердили, что для меня Яромир – лучший вариант, и что породниться с сотником большая удача. Но я все не спешила.

– Ладно, – наконец, сказал он. – Через несколько седмиц Купала. Если я снова поймаю твой венок, пойдешь за меня замуж. Верю, что боги связали нас одной судьбою, и они снова дадут знак. Тогда и ты поверишь.

В голосе его звучала твердая уверенность. Таким голосом дают клятвы перед высшими. А я застыла и не могла вымолвить ни слова, только сжимала топор двумя руками, будто он мог защитить от уготованной богами судьбы.

Яромир помолчал немного, глядя на меня суровым взглядом из-под нахмуренных бровей. Потом развернулся и покинул двор, так и не дождавшись ответа.

Руки дрожали от волнения, и чтобы унять дрожь, я взмахнула топором и ударила по стволу деревца со всей силы. Потом ещё раз и ещё, пока не откололось полено с локоть длиной.