Лиза Смит - Тайный вампир
— О боже, дорогая, — едва могла вымолвить миссис Хилгард. Она бросилась к дочери и обняла ее. — Мальчики, немедленно уходите отсюда.
Дикая ярость исчезла с лица Джеймса, и его хватка ослабла.
— Послушай, извини меня, но я должен остаться. Поппи…
Филипп локтем ударил его в живот. Вероятно, Джеймсу не было так больно, как было бы больно смертному, но Поппи увидела, что ярость промелькнула на его лице, как только он смог разогнуться. Он поднял Фила и бросил в сторону платяного шкафа. Миссис Хилгард закричала, Клифф бросился к ним и встал между ними.
— Ну хватит! — прорычал он.
Обернувшись к Филу, он спросил:
— С тобой все в порядке?
Затем он обратился к Джеймсу:
— Что тут случилось?
Фил потирал голову, медленно приходя в себя. Джеймс молчал. Поппи не могла произнести ни слова.
— Ладно, все это не имеет значения, — подытожил Клифф. — Похоже, все мы сегодня выбиты из колеи. Но тебе, Джеймс, все же лучше сейчас пойти домой.
Джеймс посмотрел на Поппи.
Поппи, дрожа, как от сильной боли, повернулась к нему спиной. Она бросилась в материнские объятия, не сказав ни слова.
— Я вернусь, — тихо сказал Джеймс.
Его слова должны были означать обещание, но в них чувствовалась затаенная угроза.
— В ближайшее время — нет. — Голос Клиффа прозвучал, как воинский приказ.
Глядя через мамино плечо, Поппи увидела кровь на светлых волосах брата.
— Думаю, всем нам нужно время, чтобы остыть, — подытожил Клифф. — Ну же, Джеймс, пошевеливайся.
Он вывел Джеймса из комнаты. Поппи дрожала л всхлипывала, она старалась не обращать внимания на приступ головокружения и все усиливающееся бормотание разных голосов в своей голове. Из музыкального центра доносилась дикая, бьющая по барабанным перепонкам английская музыка.
В течение следующих двух дней Джеймс звонил восемь раз.
На первый звонок Поппи ответила. Телефон зазвонил около полуночи, и она автоматически подняла трубку, еще в полусне.
— Поппи, не вешай трубку, — сказал Джеймс.
Поппи бросила трубку. Спустя мгновение телефон зазвонил снова.
— Поппи, если ты не хочешь умереть, выслушай меня.
— Это шантаж. Ты псих, — сказала Поппи, стискивая телефонную трубку.
Язык у нее еле ворочался, голова была тяжелой и болела.
— Поппи, это правда. Поппи, послушай. Сегодня ты получила мало крови. Из-за меня ты ослабела, а взамен не получила ничего. Это тебя убьет.
Поппи слушала Джеймса, но смысл слов ускользал от нее. Она поняла, что пропускает их мимо ушей, что проваливается в какой-то мягкий, вязкий туман и не способна рассуждать здраво.
— Мне все равно.
— Тебе это не может быть все равно, и если бы ты была сейчас в состоянии думать, ты бы так не сказала. Сейчас у тебя в голове полная неразбериха. Ты слишком плохо владеешь собой, слишком неразумна, чтобы признаться в этом.
Все это подозрительно походило на то, что и сама Поппи поняла спустя некоторое время после скандала. Она поняла, что была похожа на Марицу Шаффер, которая выпила шесть бутылок пива на новогодней вечеринке у Джана Неджара. Она вела себя как полная дура и не могла остановиться.
— Я только одно хочу понять, — сказала она наконец, — правда ли то, что ты сказал Филу?
На другом конце провода раздался громкий вздох.
— Да, я действительно сказал это Филу, но это неправда, я просто хотел отделаться от него.
У Поппи вновь сдали нервы.
— Почему я должна верить человеку, который всю жизнь лгал?! — крикнула она и, повесив трубку, разрыдалась.
Весь следующий день она провела в полном и бездумном отрицании. Ей все казалось ложью: и ссора с Джеймсом, и его беспокойство, и даже ее болезнь. Особенно ее болезнь. Поппи ее игнорировала, она просто принимала лекарства, не утруждая себя мыслями о том, зачем они ей нужны.
Поппи умудрялась не обращать внимания на разговоры мамы с Филом о том, как быстро она угасает, как бедная Поппи бледнеет, слабеет, как ухудшается ее состояние. И только она одна знала о том, что способна слышать разговоры, происходящие в холле, так явственно, как будто говорят в ее спальне. Все ее чувства обострились, несмотря на то что сознание оставалось затуманенным. Глядя на себя в зеркало, она поражалась собственной бледности. Ее кожа казалась восковой, а глаза смотрели яростно и словно горели зеленым огнем.
Джеймс звонил еще шесть раз, но миссис Хилгард отвечала, что Поппи не может подойти к телефону.
Ремонтируя поврежденный шкаф в спальне Поппи, Клифф удивлялся:
— Кто бы мог подумать, что этот парень такой сильный?
Джеймс отключил мобильный телефон и ударил кулаком по приборной доске машины. Дело было в четверг, день клонился к вечеру. «Я люблю тебя», — вот что он должен был сказать Поппи. Теперь слишком поздно, она не захочет с ним разговаривать. Почему же он этого не сказал? Теперь все его оправдания казались смешными. Он не воспользовался невинностью Поппи и чувством благодарности, которое она к нему испытывала… Что ж, браво! Он всего лишь прокусил ей вены и разбил сердце.
Он всего лишь приговорил ее к смерти!
Однако теперь не время думать об этом. Сейчас он должен поучаствовать в маскараде. Джеймс резко сдернул с себя ветровку, подходя к изящному дому в деревенском стиле. Он повернул ключ в замке и вошел молча, ему не надо было оповещать о своем приходе: мать чувствовала его приближение.
При входе в дом воображение поражали сводчатые, как в церкви, потолки и голые — по последней моде — стены. Удивляла лишь одна странная деталь: путь солнечным лучам повсюду преграждали элегантные, выполненные на заказ драпировки. Из-за этого пространство казалось свободным, но немного сумрачным, похожим на пещеру.
— Джеймс! — воскликнула миссис Расмуссен, выходя навстречу сыну из левого крыла виллы.
Ее черные волосы отливали лаковым блеском, а прелестную фигуру скорее подчеркивал, нежели скрывал, расшитый серебряными и золотыми нитями палантин. Холодные серые глаза миссис Расмуссен, обрамленные густыми ресницами, поразительно напоминали глаза сына. Она едва коснулась губами его щеки.
— Я получил твое послание, — сказал Джеймс. — Чего ты хочешь?
— Я бы повременила с ответом, пока не вернется с работы твой отец…
— Мам, извини, но я спешу, у меня много дел, я сегодня еще не питался…
— Это заметно, — ответила миссис Расмуссен.
Несколько мгновений она не отрываясь смотрела на сына. Наконец она вздохнула и, кивнув в сторону гостиной, сказала:
— Давай, по крайней мере, сядем… Ты очень взволнован, правда? Особенно в последние дни.
