Притворная дама его величества (СИ) - Брэйн Даниэль

Шли мы недолго, и как я поняла, это все были покои герцогини. Неплохо придумано, надо сказать: практически огороженная территория, чтобы никто не покушался на девичьи тела и все были под присмотром. Пьер толкнул очередную дверь, и я картинно закатила глаза, поняв, что меня ждет очередное мрачное холодное нечто.

На столике торчали три свечи — на большее герцогиня не расщедрилась… хотя, одернула я себя, может быть, как раз наоборот. Я читала, что хорошие свечи прежде были весьма недешевы. Рядом со столиком стоял мой сундук, чуть дальше — кровать-гробик, не миновать мне участи графини Дракулы, ухмыльнулась я. Такой вот непредвиденный косплей. Горшок, за это спасибо, окно, в котором мрак и тьма, потолки высокие — архитектору вырвать руки, в таких холодных помещениях высокие потолки делать нельзя, но никому ведь не пришло это в голову. Стул, один, жаровня, уже тлеет, но не сказать, чтобы помогало. Я прошла к столу — полное ощущение того, что ты в склепе.

Я протянула руку к голове — поправить какую-то шпильку, и вдруг резко обернулась к Пьеру. Мысль была шальная, дурная даже, но чем черт не шутит, даже черту бывает грешников жаль?

— Ванна, друг мой, — сказала я. — Хочу принять ванну.

Я говорила это и видела по лощеной физиономии, что примерно с таким же успехом могу сказать «хочу завтра лететь в Японию» или «лэптоп принеси». Но буквально через пару секунд Пьер входящую информацию обработал.

— Как прикажете, ваша милость.

Я думала, он уйдет, но он подошел к кровати и дернул за какой-то шнурок. Милое дело, заметила я про себя и вспомнила «Пеструю ленту». Пусть Конан-Дойль и ошибся и в нашем мире змея по шнуркам забираться не умела, но в нашем мире не было и тварей, пикирующих на обоз. Тут конкурентки вполне могли спустить на меня какую-то ядовитую дрянь.

Я решила, что шнурок к ночи обрежу. Пока же на зов явились девицы, на вид прислуга, и, выслушав распоряжения Пьера, удалились.

Сам Пьер уходить никуда не собирался. Он наблюдает, решила я, тогда усыпим его бдительность. И я принялась разбирать свои платья — так, с заметным усилием подняла крышку сундука и раскидала их немного по всем возможным поверхностям, чтобы проветрить. Не знаю, как вшам, мне от запаха было немного не по себе. 

Я покосилась на Пьера — я точно делала что-то не так, и он заочно поставил мне диагноз. Отлично. У этого прощелыги был по сравнению с кучером, который меня привез, один плюс: сдерживающий фактор в лице герцогини де Бри.

Разобравшись с одеждой, я подошла к кровати, намеренная содрать с нее все и потребовать заменить белье, но еле сдержала восторженный вопль. Белье было чистым! Не просто чистым — новым, уж кто-кто, а я могла отличить ни разу не использованную ткань! Я отдернула простыню, уже боясь обмануться, оценила матрас, потом одеяло. Новое. Местный бог, наверное, услышал мои невысказанные молитвы, или ему просто понравилось то, что я осудила герцогиню за намерения расстроить королевский брак.

— Неси свечи, — приказала я. Гулять так гулять. Неизвестно, что будет дальше, сегодня у меня праздник желудка и торжество тела. — Чтобы было светлее. И… теплее. Пару вон тех жаровен еще и… Бумагу. 

— Ваша милость писать письмо будет? — догадался Пьер. Я подумала. Да, письмо, возможно, меня бы отлично прикрыло, ведь Адриана наверняка написала бы родителям. 

Но огорошить его в лоб откровением «нет, зад себе вытирать» я пока не рискнула.

— Нет, друг мой, письмо напишу, но после. Бумагу ты мне все-таки принеси.

Свершилось, он исчез. Ненадолго, минуты на три, потом явился со стопкой бумаги, чернильницей и пером. Я взяла перо, повертела его в пальцах, положила обратно на подносик. Будет Пьер возникать — воткну ему это перо куда-нибудь в злачное место. 

Следом приволокли еще две жаровни и свечи. «Блаженная Адриана» — я так поняла, это отныне мое прозвище. Но в комнате стало теплее, светлее, и вот последнему я не особо обрадовалась. Ассоциации со склепом стали более явными, стены были отделаны каким-то неровным камнем, я на секунду прикрыла глаза. Ковры? Проклятие всех семейных фотографий с пятидесятых по девяностые годы прошлого века. Но здесь мне навряд ли устроят подобную роскошь. Обои? Не слишком задержат сквозняки. Если еще я задержусь, вздохнула я, а я не планировала.

Черт с ним, с дизайном. Комфорт и возможность сохранить здоровые почки, хотя…

— Возьмите платья и развесьте их на стене по обеим сторонам окна, — сказала я слугам. — Не знаю, возьмите колышки? Вбейте в щели. И повесьте на эти колышки платья.

Со мной не спорили. Может, получили такой наказ от главной стервятницы. Может, была еще какая-то причина. Меня это устраивало: во-первых, шмотки немного уймут сквозняки, во-вторых, что обработка жаром, что обработка холодом поможет от вшей. 

Я сидела на стуле и смотрела, как слуги суетятся. Они наталкивались друг на друга, беспорядочно хватали мои платья, обменивались взглядами, говорившими о том, что у меня не все дома. Пьер топтался у стены, и я начала уже подумывать о пере, как вошла одна из девиц и доложила, что ванна готова.

Когда я невидящими от усталости глазами и потерявшими чувствительность пальцами пересчитала выручку за первый день торговли, у меня наступил тот же восторг. Я вспомнила этот далекий день, словно он был вчера, а не тридцать лет миновало: темно, над головой болтается тусклый фонарь, дует промозглый ветер, воняет чем-то со стороны свалки, а я справилась.

В те времена и горячую воду отключали на три недели, и день, когда наконец из крана потечет сочная ржавая вода, мы ждали как нового года. Как некстати и как уместно накрывают порой ностальгия и воспоминания, память еще и не такое с людьми творит.

Ванна. Самая настоящая ванна, пусть сидячая, пусть тоже смахивающая на гроб, потому что у нее была крышка, зачем-то с простынями, с уставленными рядышком кувшинчиками и служанкой, сложившей ручки на животе. Горячая ванна с чистой, как я смела надеяться, водой, и в общем-то наплевать, что мои в проблемные дни принимать ванну не стоило. Будет ли у меня вообще в ближайшие месяца два возможность помыться, вздохнула я и жестом позволила служанкам заняться своими тряпками и собой.

Блаженство. Я немного ошпарила ноги, а может, они просто были натерты до такой степени, что им любая вода казалась кипятком. И на мгновение я замерла: заметят ли это служанки? Мои натертые ноги. А руки? Но главное — ноги. Надеюсь, что нет. А может быть, это будет и к лучшему?

Блаженство вдвойне: настоящее мыло. Конечно, на вид неприятное, но дающее должный эффект. Оно мылилось, оно очищало, и я позволяла девицам тереть мое тело, дергать меня за волосы, да пусть делали бы все что угодно, только бы смыть с себя всю эту вонь и грязь. 

Я оценила, зачем на ванне лежит доска: на нее было удобно ставить кувшинчики, а еще она сохраняла тепло налитой в ванну воды. В комнате чахла жаровня, но на такое большое помещение ее одной было, естественно, маловато, так что я зябко поводила плечами и приказывала еще горячей воды, еще и еще. Мне казалось, что в ванную специально заходят слуги — посмотреть на безумную придворную даму, и я заметила пару мужчин, которые принесли нам воды, но черт с ними, приведите сюда хоть медведя, лишь бы толк от него был. Мужчины, впрочем, оставили кувшины у двери и тут же вышли, а я все равно была завернута в простыни.

Я вылезла наконец, дрожа, как зимой возле открытого бассейна. Служанки вытирали меня, особенно волосы, Мариза могла похвастаться роскошной копной, а я же уповала, что в этой копне больше не водится никого нежелательного. Если я все сделала верно, то одной проблемой у меня стало меньше, еще бы мне наловчиться держаться подальше от тех, кому вши не мешают жить.

Чистые, новые, абсолютно новые тряпки и даже само устройство типа трусов уже были приятным бонусом. Об этом и говорила герцогиня, когда удивлялась отсутствию у меня благодарности? Если так, то действительно — спасибо за все. Шло бы оно еще от души, цены бы не было этим щедротам…