Путь Владычицы: Дорога Тьмы (СИ) - Эфф Юлия
Малериец улыбался, провёл рукой по волосам, вдруг изменился в лице, обнаружив тонкую косичку с металлической застёжкой, стянул её и растрепал волосы, украшение протянул Кайе:
— Забери. Если твоя сестра увидит, тебе попадёт. Лучше не надо.
Раб однозначно был умён, Кайа снова смутилась: так глупо подставить раба и себя перед мстительной Марной… Она небрежно зацепила застёжку на косичке, которая давно была заплетена и вряд ли расплелась бы, поэтому тонкие оплетья больше служили для красоты.
— Вам пора, моя доннина, — раб сложил остатки еды в корзину. — Надеюсь, однажды я смогу вас отблагодарить. И надеюсь, что к тому времени вы ещё будете оставаться человеком.
Протянул руки перед собой, и Аша торопливо нацепила ему браслеты. Встреча получилась такой милой, что хотелось плакать. Проклятая Марна, этот раб должен быть её, Кайи! Хотя бы пока не приедет малерийский принц.
— Я хотеть ты обнять!
— Обними, доннина, я разрешаю, — тихо рассмеялся раб.
— Ты хотеть быть мой друг, мой раб и мой учитель? — обхватывая тёплое гладкое большое тело, она почувствовала несказанное удовольствие. На широкой шее билась жилка, источая сладкий призыв вонзить зубы, Кайа обмерла, почувствовав природный фрейский зов, отпрянула и резко поднялась, скрывая разброд мыслей. — Ты терпеть. Я приходить завтра ночь.
— Буду ждать, доннина, — улыбнулся раб, не подозревая, что мог стать первой добровольной жертвой юной фрейи.
Подгоняемая смущением, Кайа делала всё быстро — закрыла темницу, вернула ключи и корзину на место. К этому времени сёстры вернулись, Аша это подтвердила.
Кайа не подозревала, что её застёжка для волос соскользнула в каменной клети и осталась лежать на полу, недалеко от повисшего на одной руке раба.
[1] Гвыбод — шаман (валл.)
8. Месть Марны
— Кому какое дело, где я гуляю? — бубнила Кайа, возвращаясь к себе. Проведать её мог только Инграм, а сёстрам было всё равно. На всякий случай было заготовлено объяснение, и, чтобы оно выглядело правдоподобно, она свернула в сторону своей прежней спальни навести там лёгкий беспорядок: тем более соскучилась по своей комнате да взять ещё одну книгу почитать…
Надсадный вой доносился со стороны комнаты Марны. Тяжёлая дверь была полуоткрыта, наверняка для раба, ибо сестры перемещались с террас, ленясь лишний раз ходить по коридорам. Не удержалась Кайа, заглянула внутрь, и подавилась смехом: настолько картина выглядела одновременно уродливой и забавной. Жестокая Марна, предпочитающая издеваться над другими, в эту минуту была добровольной рабыней Дыва, охаживающего её плёткой.
Чтобы не спугнуть развлекающихся, Кайа удалилась, ощущая непреодолимую потребность расхохотаться во весь голос. Позволила себе сделать это на лестнице в башню. Вот так Марна! Если Дыв умел угадывать сокровенные желания, значит, за всей жестокостью сестрицы на самом деле скрывалось её стремление быть самой униженной, почувствовать чужую силу?
Только отсмеявшись, она сообразила, что книгу взять всё-таки забыла. Но обглечение, испытаное и после посещения темницы, и после увиденного в комнате Марны, стало лучшим снотворным.
— Если бы Инграм не улетел, это был бы лучший день в моей жизни, Аша, — на прощание перед сном сказала она своей защитнице, — благодарю тебя за то, что мне помогаешь и защищаешь. Вот увидишь, всё будет хорошо. Ты не пожалеешь, Аша… Мягкой тебе ночи.
Тьма погладила отростками хозяйку, покрутилась и улеглась в ногах. Вскоре принцесса спала мягким сном, улыбаясь во сне, и Аша подобралась ближе, чтобы чувствовать все изменения в её дыхании.
Кайа спала и не могла предвидеть, что после удовлетворения своих тайных желаний, ближе к утру, расслабленная Марна отправилась к рабу — заканчивался её и без того длинный срок, завтра раб по договору с королевой перейдёт к Солвег. Незадачливая хозяйка желала на прощание немного поглумиться на непокорённым малерийским магом. Тот был подозрительно свеж, хотя сегодня уже успел получить свою порцию плетей после того, как сестрица-дурочка устроила рабам праздник тела.
Нанося удары по молчаливому, сцепившему зубы, мужчине, Марна раздумывала — уж слишком велик был соблазн: а не выпить ли просто его кровь вместе с магией? Потом вспомнила, как последний раз отравилась, допуская беспечность. Но малериец-то не мог знать секрета своего влияния. Поэтому, чувствуя, как сжимаются (наконец-то!) от страха плечи и шея непокорного, Марна переоблачилась, расправила крылья, особенно сильные после услуг раба Дыва, с наслаждением вдохнула запах страха, выступивший потом на коже, слизнула капли и прошипела:
— Ты думать, что ты особенный, раб? — и зубы готовы были “вонзиться” в трепещущую жилку, но подозрительный запах отвлёк.
На мускулистой спине сохранился еле уловимый сытный аромат копчёного мяса и… кажется, рафа, который слуги и тем более рабы, не смели пить каждый день — лишь по разрешению господ в праздники, посвящённые Тьме. Значит, кто-то тайком подкармливал раба!
Марна опустилась на четвереньки и обнюхала пол. Знакомая застёжка с узором плюща нашлась быстро.
— Дря-я-янь! Глупая дря-я-янь! — взревела фрейя, догадавшись об истинной причине упорства малерийца.
Крылья раскинулись, занимая собой всё сводобное пространство темницы. Пасть Марны изрыгнула чёрное облако, настолько тёмное, что даже огонь факела сжался.
— Проклинаю тебя, глупая дря-янь! Сдохни, сестрица! — рычащее многоголосье сотрясло каменные стены, посыпалась сверху каменная крошка. Облако стремглав вылетело из темницы, пугая стражников и напрявляющегося к ним с беспечным видом Дыва.
— Надо было отдать мне магию добровольно! — спустив гнев, Марна вытянула шею, приближая морду ящерицы к поникшему рабу. — М-м-м…
Раздвоенный язык лизнул сжавшуюся шею, пасть ощерилась, выпуская зубы… Но внезапно зачесалось промеж крыльев, и Марна вывернула шею, оборачиваясь на елейный голос:
— О, вы прекрасны, моя донна! Тьма вас так украшает! — на пороге стоял Дыв с плёткой. На его смазливом лице застыла раболепная гримаса. — Ко мне, моя девочка!
— Я не хотеть играть! — рыкнула Марна. — Прочь, раб!
— Я пришёл спасти вас от невоздержанности, моя донна! А Фрейнлайнд — от войны.
Марна расхохоталась, перевоплощаясь в человеческое обличье и разворачиваясь к глупому рабу:
— Ты сметь настаивать, раб? Я выпить кровь твоя и твой друг, если захотеть!
Но карамалиец и глазом не моргнул:
— Ну-ну, малышка, моя девочка, разве мы на сегодня закончили? — подошёл в развалку к обалдевшей от наглости фрейе, поднял кончиком хлыста её лицо за подбородок. — Ты забыла, что пока я тебе не разрешил, ты не можешь уйти.
Марна хмыкнула, карамалиец её развеселил:
— Глупый раб! Это моя игра, я тебе приказывать!
— Так прикажи! — Дыв усмехнулся, указав хлыстом на висевшего к нему спиной Торвальада. — И разверни его, чтобы он видел. Вдруг тогда и он тебя захочет.
Похотливый огонь вспыхнул в глазах Марны, от предвкушения она прищёлкнула языком. Изумлённый рыжий малериец был повёрнут, гримаса презрения исказила его рот, и Торвальд сплюнул, но Дыв, не обращая на него внимания, потащил принцессу к соломе, повалил её, разворачивая к рабу на цепи, отворачивающему брезгливо своё лицо…
****
Кайе снился чудесный сон, в котором вернувшийся Инграм на глазах у всех брал её за руку и оставлял печать брачного поцелуя на дрожащих девичьих губах. Сердце забилось радостно, Кайа обернулась на стоящих поодаль родных, и вдруг свирепый свист прилетел от Марны. Сон оборвался, и Кайа открыла глаза. Над ней, в сумраке рассвета сражались два облака тьмы. Одно было явно сильнее, оно отрывало от другого кусок за куском, то, второе, сопротивлялось ожесточённо, пыталось обнять собой нападающую и поглотить. Слитный клубок сжался, замер, и вдруг в разные стороны полетели клочья слабого облачка.
— Аша! — ахнула Кайа, наконец понимая, что происходит. Чья-то чужая тьма…
Не успела она додумать, озлобленная победительница ринулась к ней, облепила грудь щупальцами и вгрызлась в кожу, проникая в сердце. Кайа успела послать мысленный зов:
