Скованные одной цепью 2, или Ты мне не муж! (СИ) - Айт Элис

Дайша же, кажется, в этой жизни уже ничего не могло удивить. Он не сводил взгляда с руин особняка и обернулся ко мне лишь раз, чтобы спросить:

— Знаешь, что это за место?

— Конечно. Ты нас сюда пару раз приводил. Это что-то вроде временного притона, в нем иногда ночуют нищие и договариваются о встречах разные мелкие преступники.

— Это Дом Эрвадесов, — сказал он. — Мой дом.

Я уставилась на Дайша, напрочь забыв об амулетах, только что занимавших мой разум. Я слышала, конечно, что здание опустело после того, как владельцы попали в королевскую опалу, но не припоминала, чтобы кто-нибудь называл их фамилию. Приводя нас сюда, Дайш ни намеком не дал понять, что дом ему дорог!

Он подошел к воротам и прикоснулся к ржавой цепи, которая не давала войти внутрь. Одно движение — и железные звенья с лязгом упали на мостовую.

— Идем.

Я придержала ливень вопросов и послушно зашагала следом. С парадного входа мне попадать в дом еще не доводилось — только через бреши в заборе.

Главный фасад и широкое крыльцо до сих пор производили впечатление, хотя были засыпаны мусором и старой, пожухлой листвой. Дайш остановился на ступенях и указал на иссохшие деревянные двери.

— Меня звали Алькаро Дайшар Эмирио де Эрвадес, и мне было лет шесть, когда сюда впервые постучались «псы». Они объявили, что мой отец подозревается в измене — королю, которые тогда сменялись один за другим так часто, что мы едва успевали запоминать их имена. Отца на тот момент не было полгода, король Бартас царствовал всего месяц, и я категорически не мог понять, как две эти вещи связаны.

Он толкнул заскрипевшие створки и вошел в прихожую. Благодаря гулявшим сквознякам и разросшемуся саду здесь было прохладно — глоток свежего воздуха после душного летнего дня.

— Я был младшим в семье, но всегда считал, что должен защищать двух старших сестер, — продолжил Дайш. — В тот вечер, когда стража начала расшвыривать их вещи в поисках подсказок, которые могли указать на местонахождение отца, я не выдержал и кинулся на «псов» с голыми руками. Тогда мне впервые преподали урок, что противника надо выбирать по силам и тщательно готовиться к нападению. Я не успел ударить ни одну сволочь, пришедшую громить наш дом. Меня поймали, отлупили и бросили в темницу за «сопротивление страже». Матери доходчиво объяснили, что раз я наследник знатного рода, то должен научиться понимать, каковы могут быть последствия моих поступков. Сейчас такое кажется невероятным, но тогда, в годы смуты, подобное происходило на каждом шагу. Происхождение, крепкие связи и вечные клятвы, заключенные сегодня, завтра уже могли ничего не значить. Особенно если твоего отца обвиняют в пособничестве дьярхам. Поэтому матери удалось вытащить меня из-за решетки только через двое суток.

— Мне очень жаль, — тихо сказала я.

— Не стоит. Это действительно был прекрасный урок.

Он прошел дальше, по галерее просторных комнат и залов. Когда-то они, несомненно, были заполнены дорогой мебелью. Сейчас от былого богатства остались пустые ниши, потрескавшаяся краска, слабо угадывающийся узор фресок. На плиточном полу, который еще не потерял своей яркости, валялись объедки, брошенные нищими, и следы ночевки.

Дайш ненадолго замер в зале, который, наверное, предназначался для пиршеств. В углу свила гнездо птица, высунувшая серый нос и сердито чирикнувшая на нас за то, что мы нарушаем ее покой. Выцарапанные на стенах рисунки свидетельствовали о том, что тут упражнялись в остроумии целые десятки мелких хулиганов. А может, и великовозрастных — в альковах виднелись огарки свечей, оставшихся после ночной встречи два-три дня назад.

— Давненько я тут не был при дневном свете, — сказал Дайш, оглядывая потускневшую, местами закопченную потолочную картину с веселящимися ровирцами. — Наверное, я последний из нынешних гостей, кто помнит, как здесь зажигали колдовские огни и танцевали в пышных платьях. Такой прием мать провела незадолго до визита стражи, которая перевернула дом вверх тормашками и забрала меня в тюрьму. Танцы, известные музыканты, пирожные на столах — это не помогло напомнить мараисской знати, кем до войны с дьярхами были Эрвадесы. Мой отец служил привратником в Сумлахе, откуда в Ровир ворвались дьярхи, и когда тот пал, мы тоже потеряли многое. Наша слава угасла, никто не желал нам помогать, поэтому мать взяла нас с сестрами и уехала в небольшое имение, которое оставалось у нас возле Корта-Эды.

— А отец? — спросила я. — Разве он не поехал с вами?

— Нет. Мы понятия не имели, где он пропадал и чем занимался. Он объявился через несколько месяцев, с тяжеленным сундуком, под завязку набитым камнями. Тогда они казались мне простыми булыжниками.

— Это были осколки портала?

— Да. Отца обвиняли в том, что он пытается собрать портал, чтобы снова впустить дьярхов, но не думаю, что это в самом деле было так. Мой отец был… очень увлеченным человеком. Наполовину темный эльф, наполовину ровирец — он по определению был изгоем и не видел для себя иной судьбы, кроме как служить при портале. Для него это была память о смысле жизни, олицетворение его мечты. Хотя я тогда был еще сопляком и многого не понимал, уверен, что обвинения в пособничестве завоевателям были сочинены врагами нашей семьи, чтобы отцу наверняка присудили высшую меру наказания. Во время войны он сражался наравне с другими ровирцами, отбивал Сумлах, получил несколько серьезных ранений — предатели своего народа так не поступают.

— А его разум не могли контролировать? — спросила я. — Или принять его оболочку?

— Как в случае с Амастриэлем? — Дайш усмехнулся. — Нет. При замещении разума на чужой память исчезает полностью или почти полностью. Отец же был в своем уме и трезвом рассудке. Конечно, если не считать того, что воссоздание портала он поставил выше благополучия своих детей. Этого мне не понять и не простить.

Он вернулся ко входу в зал.

— Идем наверх.

И снова я покорно зашагала за ним. На второй этаж мы поднялись по мраморной лестнице, которая, несмотря на обветшание дома, сохранилась весьма неплохо. Но в целом второй этаж выглядел ничуть не лучше, чем первый, — такие же запустение, грязь и унылость.

Однако для Дайша наверняка все это имело огромное значение. Он шел, слегка касаясь пальцами стен, и замер возле небольшой комнаты, о предназначении которой спустя годы было не догадаться.

— Здесь располагалась моя комната. Вон там, — он кивнул на соседнюю, — спальня сестер. Мы ночью перестукивались через стену, думая, что родители не слышат. В Калриде — так назывались наши владения возле Корта-Эды — мы жили в одной комнате. Так было даже веселее, хотя сам дом был маленьким и не предназначался для постоянного проживания. Но мы и провели там немного времени.

— Что случилось? — спросила я, уже зная, каким будет ответ.

— Кто-то стукнул «псам», и за отцом прибыли на следующий же день после того, как он приехал. Он еле успел спрятать сундук с камнями. Хотя они никого и не интересовали — для тех, кто в тот момент находился у власти, было не важно, под каким поводом уничтожить род Эрвадес. Не нашли бы одно, придумали бы другое, — Дайш пожал плечами. — В свое время мои предки держали под пятой самого короля. При этом они, как это обычно бывает, многим насолили, и потом им захотели отомстить. Отец если и сделал что-то дурное, от него избавлялись не поэтому, а в первую очередь потому, что он Эрвадес. Отец мог бы подумать об этом, но то ли он послушал какого-то идиота, то ли сам был дураком, потому что ему взбрендило, будто его семью не тронут, как бы он ни нагрешил. Это оказалось полным вздором. Отряд головорезов прибыл к нам еще до того, как отцу объявили приговор.

— Вас попытались убить? — поразилась я.

— Не попытались, — поправил Дайш удивительно спокойным голосом. — Они достигли успеха.

Он миновал череду помещений и остановился возле одного. В более светлых отметинах на полу угадывались очертания огромной кровати. На окне сиротливо болтался чудом уцелевший кусок занавески.