Карина Демина - Черный Принц (СИ)
Не уходит.
Почему он не уходит? Не верит, что Таннис и вправду слаба?
- Он сволочь, - доверчиво сказала она Марте.
- Еще какая, - ответила та, не уточняя, кого именно Таннис имела в виду. И наклонилась, пытаясь поймать непослушный локон. - Мальчика я выпустила.
Что?
Таннис показалось, что она ослышалась.
…выпустила…
…старуха в розовых платьях, с круглым нарисованным личиком, на котором давным-давно прижилась виноватая улыбка.
- Сказала, чтобы уходил… он вернется за тобой.
Ушел.
И вернется.
И значит, все будет хорошо, если… нет, зачем Марте лгать?
- Ульне умирает, - она бросила быстрый взгляд на Грента, казалось, потерявшего всякий интерес к тому, что происходило в комнате. - Всем не до того… я знаю этот дом, девочка. Я очень хорошо знаю этот дом…
Она положила гребень перед Таннис.
- Освальд разозлится, - одними губами произнесла Таннис.
- Еще как. Он меня убьет. Он давно собирался, но Ульне ко мне привыкла… а он ее и вправду любит. Но Ульне не сегодня - завтра умрет.
Марта вздохнула и поправила шаль, подхватив длинные ее хвосты, завязала узлом.
- И я с ней… так оно, может, и правильно будет. Всю жизнь вдвоем.
Грент отлип от стены.
- А ты пей чай, - Марта улыбалась широко, радостно, только руки ее, лежавшие на плечах Таннис, мелко дрожали. - Пей… так оно для всех будет лучше.
И Таннис безропотно приняла чашку.
Кейрен ушел.
Вернется.
А она подождет его на берегу… на белом-белом берегу, на котором в шахматном порядке лежат перламутровые раковины. Здесь море пахнет молоком и медом, а на песке остаются глубокие следы.
Кейрен найдет ее.
Когда-нибудь.
Глава 33.
Кэри снились вороны. Черные-черные вороны с острыми перьями. Они кружили, заслоняя небо, и смеялись над Кэри.
- Кыш, кыш! - Кэри взмахивала руками-крыльями, но взлететь не могла.
Жарко.
И окно приоткрыто, тянет сквозняком, но ей все равно очень жарко.
Брокк ушел.
Куда?
Голова раскалывается просто… и жажда мучит. Наверное, Кэри заболела… конечно, иначе отчего комната так кружится… стоять невыносимо тяжело. И она садится, вернее падает на кровать.
…ерунда какая, последний раз Кэри болела… давно болела.
- Ты проснулась? - Брокк явно всю ночь не спал.
Работал? Заработается он когда-нибудь. Глаза вон красные, воспаленные.
- Как ты себя чувствуешь? - холодная ладонь легла на лоб.
- Лучше.
- Голова кружится?
- Кружится, - согласилась Кэри. С ним легко соглашаться, и хорошо бы, чтобы он не уходил. И хмуриться перестал.
- Пить?
- Хочется.
- Кэри… послушай меня, пожалуйста. Тебе нельзя пить много. И нельзя пить воду.
- Почему?
…потому что болезнь эта очень странная. И внезапная. Несвоевременная, хотя вряд ли в принципе существуют своевременные болезни. Но эта непонятная слабость, и боль в висках, собственный пульс стучит быстро, мелко… мешает сосредоточиться.
- Что со мной?
- Ты заболела, но ничего серьезного…
…ложь. А прежде Брокк ей не лгал, и оттого вдруг становится страшно. Кэри пытается сжать пальцы, удержать его руку, но пальцы ее не слушаются. Они какие-то… чужие.
- Ты поправишься, - Брокк, наклоняясь, целует в лоб. - Обещаю, Кэри. Ты поправишься и очень скоро. Верь мне.
Ей хочется, но страх не позволяет. И страх заставляет просить:
- Не уходи.
- Я должен. Я скоро вернусь… обещаю, что скоро вернусь… ты и соскучиться не успеешь.
Брокка выдает голос, нервный, нарочито-ласковый…
- Все серьезно, да? - ей приходится отпустить руку.
- Все серьезно, - эхом отзывается он. - Ты меня простишь?
- За что?
- За то, что не уберег.
Рядом с ним страх отступает, и Кэри обнимает мужа, прижимаясь к плечу, от которого пахнет серебром… и еще канифолью. Кажется - бертелью, которой он стекло заваривает.
Всю ночь работал.
- Я должен был отправить тебя в Долину… или на край мира…
- И что бы я там делала одна? - улыбаться тяжело, она словно сама обманывает его этой улыбкой, на которую едва-едва хватает сил.
- Жила бы, - Брокк целует раскрытые ладони. - А теперь закрывай глаза…
- Ты расскажешь мне сказку?
- Обязательно. О чем?
- О драконах… ты начинал вчера, я помню… знаешь, я ночью вновь летала. Только у моего дракона были черные крылья… это не правильно. Чернота - для воронов…
- А какие крылья ты хочешь?
- Белые, - Кэри зевнула, неудержимо проваливаясь в сон.
Все-таки странная эта ее болезнь…
Белые крылья - у чаек. И Сверр, забравшись на парапет, руки раскрыл. На ладони его - куски хлеба, и чайки подлетают, кружат над Сверром, а хлеб не берут. Кэри сидит в тени, но даже в тени ее мучит жара. Шляпка из вареной соломки не спасает от солнца, и к вечеру нос снова обгорит.
…или руки.
Чешутся жутко, Кэри скребет их, оставляя на коже красные полосы. Наверняка, за них станут ругать, да и сама она понимает, что расчесывать руки некрасиво. Но зуд сильнее разума.
- Прекрати, - Сверр сбрасывает хлеб, и чайки, еще недавно не обращавшие на него внимания, сплетаются визгливым комом. - Ты ведешь себя как ребенок.
- Я и есть ребенок.
Здесь, во сне…
…они никогда не были на море, чтобы вдвоем. И сейчас он выглядит взрослым.
Белая рубашка. И белые волосы, стянутые в хвост. Лицо тоже белое, искаженное болью.
- Это огонь прорывается, - Сверр разводит руки, и на раскрытых ладонях его пляшут желтые языки пламени. - Ты слышишь огонь?
Слышит.
Глухие удары под землей, заставляющие дышать.
- Жарко.
- Кэри, - Сверр присаживается на четвереньки, опираясь кулаками в землю. Если сожмет руки, огоньки погаснут. - Послушай меня внимательно.
- Ты умер.
- Умер, - он не спорит и выглядит очень серьезным. - Тебе нельзя прятаться во сне.
- Почему?
- Потому что это - плохая сказка…
Огонь вырывается сквозь стиснутые пальцы, ползет по руке Сверра, и белая рубашка его начинает тлеть.
- Ты больна, Кэри.
- Я знаю. А тебя нет.
- Есть, - он раскачивается, то опускаясь на босые пятки, то подаваясь вперед, заставляя Кэри отползать. - Ты меня помнишь, значит есть. Ну же… Кэри… уходи…
Он протягивает руку, разжимая кулак, и на ладони остается смутно знакомый фиал. Пламя же охватывает плечи и волосы Сверра, и искры кружат роем рыжей мошкары, садятся на шляпку Кэри, и та вспыхивает.
- Беги!
Крик Сверра заглушает гортанные голоса чаек, и Кэри просыпается. Она вскакивает, охваченная ужасом.
