Юлия Сотникова - Душа пламени
— Ну я ведь обещала. Давай-ка мы с тобой только сядем поудобнее.
Лада кивнула и я воспользовалась минуткой, пока усаживалась на землю, чтобы прислушаться к разговору.
— … могли предать. Я доверял вам, граф, вы были мне другом, старшим братом, отцом. И что я узнаю? Вы предали, развязали войну. И для чего? Хотите престол? Власти? Чего?
— Отмщения, — медленно, наслаждаясь каждым звуком, протянул советник.
— Но за что?
— Моя дочь, — казалось, ненависть в голосе Валиана можно было ощутить на вкус. — Разве не помните, что с ней стало? Прошло всего шесть лет, а вы уже забыли, как отправили ее в тот проклятый пансион. Я просил, я умолял оставить Маргарет в столице, на крайней случай отправить в родовое поместье, но вы… Вы, ваше величество, решили по-своему! А теперь ее нет, моей маленькой девочки нет!
— Что там за история с его дочерью? — тихо спросила у присевшей рядом принцессы.
— Папа был вынужден выслать ее из столицы. Если честно, я помню ее довольно смутно, говорят, девица была довольно ветряной, по слухам однажды ее застали с конюхом, но не знаю, можно ли этому верить. Папа отправил ее в пансион для благородных девиц, но она сбежала. А спустя два месяца, пробралась ночью в дом к графу и попыталась убить. Она лишилась рассудка. Слышала от одной из фрейлин, что вернулась Маргарет будучи беременной и несла всякий вздор. Ее повсюду преследовали глаза, и больше всего она боялась смотреть на мужчин. Насколко помню, она покончила с собой, спрыгнув с крыши, но никто не знает, как туда попала.
Что-то мне в этой истории не понравилось. Девушка сбегает, пропадает на пару месяцев, а потом начинает бояться мужчин и глаз?
— Неплохо мы тогда с ней повеселились.
Огненный кокон возник сам собой, отрезав нас от внешнего мира и закрыв от ухмылявшегося Кроуна. Как он оказался так близко? Как? Ведь никто не заметил, ни один мужчина не обернулся, ни Миссур, ни Кало, ни… И тут я поняла, что наши мужчины не просто не обернулись, они застыли и не двигались, словно живые статуи.
— Да, малышка, я немного пообщался с твоей семьей, — наемник усмехнулся, проследив за моим взглядом. — Их жизни будут гарантией твоего послушания. Ты ведь послушная девочка, не так ли, Лира? Отдай мне их, милая, какое дело цыганам до правителей, отдай, и тогда никто не пострадает. Ты ведь не хочешь, чтобы они пострадали?
— Лира… — полный отчаяния шепот за спиной.
Я понимала сестер, замерших от ужаса, понимала Райну, вцепившуюся в мою руку до синяков, понимала и правительницу, обреченно обнимавшую сыновей, принцессу, гордо замершую возле меня. Он убьет моих братьев, убьет их всех. Потому что защиту я не сниму, ни за что не отзову пламя, не подставлю под удар детей. Наемники не знают пощады, Кроун не оставит нас в живых.
— А Валиан знает, что все время вел переговоры с теми, кто убил его дочь?
— Ну что ты, как можно. Зачем портить сюрприз? — он его улыбки по коже побежали мурашки. — Не тяни время, Эллирия, у нас еще будет возможность вдоволь пообщаться, как только я убью Диллана. Сын меня разочаровал, а вот ты… Я все же заберу тебя себе. И вот тогда мы вдоволь наговоримся. Обещаю рассказать тебе все, что мы делали с той глупышкой. И показать.
От такого обещания стало дурно, и я невольно прижала к себе Ладу, заставив ту испуганно замереть, не отрывая взгляда от огненной стены.
— Огонек… — заворожено прошептала малышка.
А до меня дошло, что пламя просто не могли не заметить и если до сих пор ни один Драйг не появился рядом с нами, значит, у них есть план. Ведь есть, правда же?
— Я обещала тебе сказку, — доверившись мужу, я развернула племянницу к себе и улыбнулась, видя нетерпение на ее личике. Правда улыбка вышла несколько натянутой. — В огромном пламени Отца, в небесном костре жила была маленькая искорка…
— Лира, что ты делаешь? — судя по голосу, Злата беззвучно плакала. Прости, сестра. — Он же их убьет. Мой Лало…
— Это все из-за тебя! Ты… Ты такая же, как они! Монстр! — с лютой ненавистью прошипела Ружа, и, что больнее всего, на этот раз Райна промолчала.
— Искорка была веселой и заводной и больше всего любила танцевать, — меж тем продолжала я, искренне надеясь, что они на меня не набросятся, и чувствуя, как душит огромный клубок вины, боли и ненависти.
Пламя взметнулось, заставив Кроуна отступить. Тише, тише, Лира, не надо пугать Ладушку, в ее широко распахнутых глазах, по-детски наивно смотрящих на мир не должен отражаться страх.
— Танцевать, как ты?
— Да, прямо как я, — ответила малютке, вновь сосредоточиваясь на внутреннем контроле. — Но однажды искорка увидела людей и захотела узнать, какого это, быть человеком. И тогда Отец выпустил ее из своего пламени и обратил маленькой девочкой. Цыганкой.
— Как я?
— Да, кьяра, как ты.
— Так значит, не отдашь? — задумчиво протянул Кроун. — И не жалко тебе их? Знаешь же, что не шучу.
— Девочка эта росла в таборе, стала совсем взрослой, но даже не догадывалась, что на самом деле искорка, — я не реагировала.
— Почему?
— Она все забыла, родная, ведь это было так давно.
— Ты сама приняла решение, Эллирия.
Казалось, все ждали именно этой секунды, чтобы прийти в движение. Наемник дернулся было к цыганам, а те, как по команде, бросились на землю, заставив его в недоумении остановиться, не веря, что внушение перестало действовать. А я едва сдержалась, чтобы не вспыхнуть, заметив стремительное движение слева, и лишь доверчивый взгляд Лады, как якорь, удерживал от опрометчивых эмоций. То, что для меня облегчение, свобода от оков — для нее смерть.
— Тварь! Ненавижу тебя! Ненавижу!
— Мама! Мама!
— Мама, перестань!
— Эллоиза!
Тихо выдохнув, я возвела еще один пламенный цветок, отгородив нас с Ладой от остальных женщин, пользуясь тем, что вокруг меня образовалось пустое пространство. Ружа. Зачем ты так, сестра? Для чего взяла в руки нож? Хотела убить? Не знаешь, что погибнешь первой, люди не в силах соперничать со стихией. Ненавидишь. Но ведь я тоже ненавижу себя за то, что оставила твоих детей без отца. Неужели не понимаешь, для чего я все делаю? Неужели не видишь, что погибнут сынишки твои, стоит мне лишь опустить заслон?
А принцессы, оказывается, неплохо дерутся.
— Дейдре.
Он был рядом. За стеной огня, в нескольких шагах от меня, живой и здоровый. А напротив застыл Кроун, с лютой ненавистью оскалившийся на сына. И мне стало больно за мужа, так больно, что пламя взревело, а Ладушка засмеялась, восторженно разглядывая мои глаза, в которых я уже ощущала огненные всполохи.
— Огонек!
Отец с сыном закружились по поляне в последнем поединке, живым из которого мог выйти лишь один. Учитель и ученик, кровь от крови, плоть от плоти. Я старалась не смотреть, правда старалась, но все равно замирала от ужаса, когда кто-нибудь из них попадался мне на глаза.
