Н. Уолтерс - Аметистовые грезы
Рорика охватил стыд, наряду с неким намеком на страх. Не ему гневаться на Богиню.
— Я сожалею, — взмолился он, хотя в душе понимал, что это не совсем так. Он сожалел о своём кощунстве, но не хотел предстоящего, и Богиня знала это. — Прошу, прости меня.
Но его слова потерялись в реве ветра. Цветы разлетелись с алтаря, свечи погасли, пепел от ладана подхватило шквалом. Кирс схватил его за руку и крепко сжал, оба заслоняли глаза от бешеного натиска вихря. В эфире потрескивала энергия. Каждый волосок на теле Рорика встал дыбом, кожу покалывало.
Он попытался отойти подальше от алтаря, но был повержен на колени бушующей бурей. Кирс упал на колени рядом с ним.
— Мы должны выбраться отсюда.
Как бы Рорику не хотелось сделать это, он понимал, что не сможет сдвинуться никуда, пока Богиня не отпустит их. Все, что они могли — держатся и ждать, пока это не закончится. Как только он подумал об этом, ветер прекратил завывать и стал нежным ветерком, который ласково коснулся его лица, прежде чем исчезнуть полностью.
Братья с трудом поднялись на ноги. Рорик поднял тяжелый упавший подсвечник, Кирс начал собирать цветы, которые рассыпались по полу. Рорик как раз поправлял свечу в держателе, когда понял, что они больше не одни.
Прищурив глаза, он пристально всмотрелся в темноту за алтарём, туда, где располагались стулья для жрецов и жриц.
Внезапно, на одном из стульев появилась тёмная фигура. Его сердце заколотилось, на лбу выступил пот. Оставив свечу, он обошёл алтарь и направился к ней.
В глубине души он уже знал, что это Огюстина.
Кирс следовал прямо за ним.
— Это — она.
Это не был вопрос. Он знал, что его кузена точно так же притягивало к этой женщине, как и его самого. Однако он подтвердил то, что знали оба.
— Да, это Огюстина.
Ее лицо было бледным, одежда в пыли. Грязное пятно расползлось по щеке, губы сжались в тонкую линию, как будто она испытывала боль. Удивительно, но эта мысль наполнила его беспощадным гневом. Она никогда не должна испытывать страданий и боли.
Не в силах остановить себя, Рорик подхватил её и прижал к своей груди. Как бы он ни любил своего кузена, он не хотел, чтобы Кирс оказался первым, кто держал бы её на руках.
Кирс протянул руку и коснулся ее коротких темных волос.
— Она прекрасна. — Черты его лица изменились, становясь более жёсткими. — И она наша. Или моя, если ты не хочешь её.
Вызов был брошен, и Рорик знал, что выбора у него нет.
— Наша. — Хотелось зареветь, что она принадлежит ему. Это было примитивно и грубо, а ещё, ему были ненавистны последствия. Толкнув её в руки кузена, он смотрел, как Кирс бережно покачивает ее в своих объятьях.
Он уже хотел забрать её назад, но не был уверен, хочет ли тех обязанностей, которые прилагались к такому выбору. Он привык быть твёрдым и решать за себя сам, и ему не нравилось, каким образом заставляет его чувствовать себя вся эта ситуация.
Впервые в жизни он сомневался в своих действиях. Инстинкты подсказывали схватить Огюстину в охапку и сделать все, что в его силах, чтобы заставить её остаться. Но это означало бы, что он должен будет принять и все остальное, что шло вместе с этим. А это была не только женщина.
Если бы он позволил себе оказаться вовлеченным в этот треугольник, и она осталась, то Рорику, в итоге, пришлось бы противостоять тому, чему он сопротивлялся всю свою жизнь — он был жрецом Лэйлы.
Он никогда никому не говорил об этом, но чувствовал тягу ещё с тех пор, как едва минуло детство. Он знал, что дедушка подозревал об этом, но старик никогда не подталкивал его внять призыву. Это должно быть сделано без принуждения или вообще никак. И всё же, Ламат был последним известным из ныне живущих жрецов, а их народ нуждался в большем.
Огюстина представляла собой все, что он пытался отрицать свою всю жизнь. То, что она оказалась здесь, было напоминанием об абсолютной власти Богини. Она не привела бы Огюстину сюда, не будь у нее потенциала стать жрицей. Но здесь возникал вопрос о свободе выбора. Никто не мог вынудить мужчину или женщину принять такую судьбу. Быть избранным Богиней — большая честь. Только он никогда не считал это честью, скорее — петлёй на шее, медленно и неотвратимо затягивающейся с каждым прошедшим годом, и он отрицал свою судьбу.
Он не считал себя достойным стать избранным как для того, чтобы быть с Огюстиной, так и для того, чтобы стать жрецом Лэйлы. Кровь и огонь запятнали его душу. Его прошлое было осквернено решениями, которые он когда-то принял, делами, которые когда-то совершил. Но теперь время вышло, должен быть сделан окончательный выбор. Согласно легенде, у Огюстины есть два дня, чтобы решить, останется ли она или вернётся обратно. После этого времени она будет заточена здесь навсегда, лишившись возможности вернуться в свой мир.
Рорик вслед за Кирсом покинул здание, зная, что ничто в их жизни уже никогда не будет прежним.
Глава 4
Огюстина перевернулась в постели, уютнее устраиваясь на подушке, и вздохнула. Она опять спала. На сей раз сновидение было каким-то неправильным, наполненным тьмой и неистовым ветром. Она нахмурилась, пытаясь припомнить. Ей было очень холодно. В своём воспоминании она дрожала. Это был тот лютый холод, что пронизывал до самых костей.
Тяжелая рука, обернувшаяся вокруг неё, подтащила её поближе к твердому, мужскому телу. Огюстина замерла. Чёрт его дери, где это она? Она отчаянно попыталась собрать свои расплывающиеся мысли. Последнее, что она помнила более-менее отчётливо, — как входила в мастабу вместе с Майклом. Они обнаружили потайную комнату.
В её шею уткнулся носом неизвестный мужчина. Она знала, что, наверное, должна отодвинуться и возмутиться, но ей было так тепло и удобно. Однако же это не могло так продолжаться. Надо всё же понять, какого чёрта тут происходит. С усилием открыв глаза, она удивленно уставилась на своё окружение.
Это определенно не мастаба. Эта была комната — большая, полная воздуха, с белыми стенами, покрытыми чем-то вроде штукатурки. Пол устилали плитки песочного цвета. Огюстина медленно поворачивала голову. У стены, рядом с крепким деревянным стулом, стоял украшенный орнаментом деревянный сундук. Всё производило впечатление аскетизма и простоты.
Не помешало бы хозяину разместить на стенах хоть пару картинок или добавить подушку на стул.
Она вздохнула, понимая, что уходит от настоящей проблемы. И все-таки, в чьей она кровати?
Ещё раз глубоко вздохнув, Огюстина начала поворачиваться. И лишь теперь осознала, что почти полностью раздета. Ее ботинки, штаны и рубашка исчезли неведомо куда, остались только лифчик и трусики. М-да, не вдохновляет.
