Карина Демина - Искры гаснущих жил
Разве что ненадолго.
Исключительно из любопытства.
— А что вы предлагаете? — злость отрезвила.
И горе отступило ненадолго.
— Прогулку, — Инголф раскрыл черный зонт, достаточно объемный, чтобы укрыть двоих, не от дождя, но от влажного снега, что, пропитавшись дымом заводских труб, обретал характерный желтоватый оттенок. Снег ложился на невысокие ограды, на розовые кусты, скрытые под еловыми лапами — Дитар так о них беспокоилась… и что будет с розами теперь?
С самим этим домом?
Нет, с домом просто. Есть Лили… захочет ли она жить здесь?
Если нет, то Брокк проследит, чтобы поверенный нашел другой дом. И с банковскими счетами надо будет разобраться, с украшениями. У Диты было их много, и следует собрать все более-менее ценное, отправить в хранилище.
— Никогда не понимал этой вашей противоестественной привязанности, — Инголф начал беседу первым. — У вас очаровательная жена… а вы продолжаете появляться здесь.
— Печетесь о моем моральном облике?
Жена.
Сегодня Брокк вернется домой. Встретит ее… скажет… что ему сказать?
Ничего.
Сбежать и спрятаться в тишине мастерской, придумав крайне неотложное дело, лишь бы не видеть ее, не думать о…
Не думать не выйдет.
— Мне глубоко плевать на ваш моральный облик, — доверительно произнес Инголф, остановившись перед лужей. — Но вы должны признать, что мы слишком разные.
— Мы с вами?
— Мы с ними, — он проводил взглядом молочника, который сноровисто раскатывал над тележкой шерстяное покрывало. — Кровь не должна смешиваться. Это противоестественно и…
Инголф замолчал.
— Договаривайте уже.
— И ведет к вырождению. Они плодятся. С каждым годом их становится все больше, а нас… лет двести тому на каждого пса приходилось десять человек. А ныне — сто… а что будет еще лет через двадцать?
— Понятия не имею.
Черные перчатки.
И черный зонт. Он любит играть с цветами. И со словами тоже.
— Они нас или уничтожат, или поглотят.
— Что вам нужно?
Брокк не в настроении выслушивать очередную безумную теорию, которая вот-вот расколет мир.
— Мне нужно узнать, куда вы отослали Ригера.
— Что?
— Ригера, — терпеливо повторил Инголф, перехватывая зонт. — Видите ли, Мастер…
…он не давал себе труда скрыть насмешку и презрение.
— …он подрядился выполнить для меня кое-какую работу. И исчез.
— А с чего вы решили, что я в курсе его местонахождения?
Инголф пожал плечами.
— Я решил, что в свете недавних событий вы… предпочтете держать его в поле зрения.
— Только его?
— Всех нас, Мастер, — Инголф переложил зонт в левую руку. — Я не столь наивен, чтобы полагать, что не включен в круг подозреваемых. И что за подозреваемыми не будет вестись негласное наблюдение…
А ведь он прав.
Должны наблюдать. Не следить, но присматривать, издали, не спеша приближаться, чтобы не спугнуть. Разумная мера. И значит, за ним тоже присматривают?
Вероятно.
Брокк ведь Мастер и тоже способен был бы… и как доказать невиновность? Никак.
— Кстати, кого вы сами подозреваете? — невзначай поинтересовался Инголф. Он остановился на углу улицы, под длинной мачтой газового фонаря. Снег собирался на кромке медной шляпы, прикрывавшей колпак. Отлитый из белого стекла, он ныне гляделся грязным, неприятным. Брокк вышел из-под покрывала зонта и руки вытянул, сняв перчатки. Снег таял на коже, но прилипал к железу.
— А вы? — спросил он, не глядя на собеседника.
— Я? — Инголф хмыкнул. Вряд ли он не ожидал подобного вопроса, а значит, и ответ должен был приготовить заранее. И притворяться не стал. — Рига.
— Почему?
— Он мне не нравится.
— И это повод?
— А разве нет? — Инголф сложил зонт и провел по фонарному столбу пальцами, снимая редкие прилипшие к металлу снежинки. — Мы все предвзяты друг к другу, а порой симпатии и антипатии — лишь слабый голос инстинкта. Я же склонен верить инстинктам, которые являются незаслуженно забытой частью нашей животной натуры.
Снег ложился на светлые его волосы, как всегда смазанные бриллиантином, и оттого кажущиеся ненастоящими. Но смешно и думать, что Инголф стал бы носить парик.
— Эта натура отличает нас от людей? — Брокк не насмехался, он давно устал от этих разговоров о превосходстве.
— Естественно. Но если уж вам необходима логика, то позвольте. Это ведь Риг, если мне не изменяет память, подал идею о создании зарядов малой мощности…
…огненные шары, которыми снаряжали драконов были куда как крупнее снятой Кейреном бомбы.
— …и весьма огорчился, когда вы запретили работу в данном направлении. К слову, почему?
— Не знаю.
Симпатии и антипатии? Голос инстинкта, той животной натуры, которая уже тогда предвидела то, что происходит сейчас?
— С Рига станется провести эксперимент самостоятельно. Ко всему, я не ошибусь, сказав, что его тяготит сложившееся положение. Он — тот серый гений, которому суждено быть непризнанным. И рано или поздно, но это утомляет.
Инголф снял с лацкана желтоватую снежинку и растер в пальцах.
— Война закончена, опять же… а значит, финансирование сократят. Или уже сократили? В мирное время не нужны боевые драконы. Нет, вам не укажут на дверь, вы слишком ценны для короны…
И снова пауза, выразительно приподнятая бровь, словно Инголфа удивляет сам этот факт.
— …но вот что касается остальных… на полигоне понадобятся специалисты иного профиля. И все это прекрасно понимают. Потому Олаф занялся пожарами…
— А вы?
— Меня заинтересовала одно… случайное изобретение. Двигатель, который работает не на пару, но на керосине. И это направление видится перспективным.
Брокк о подобном не слышал и, кажется, не услышит, поскольку Инголф будет рьяно охранять свою находку.
— И чья же была идея? — Брокк все же не удержался от укола, и догадка его оказалась верна.
— Человеческая. И нет, Мастер, я отнюдь не отказываю им в уме. Опасно недооценить противника. В том-то и беда, что эта раса весьма разумна. И обладает замечательным талантом приспосабливаться к самым разным обстоятельствам. Пока мы кое-как контролируем их, но скоро этот контроль станет иллюзией. Впрочем, мы ведь не о них говорим. О Риге. Ему деваться некуда.
— Мне он пригодится.
— О да, вновь вторым, всю жизнь вторым, в чьей-то тени, то родного брата, то вашей… вы не думали, насколько с точки зрения Рига несправедлив мир?
— Он с любой точки зрения несправедлив.
Инголф рассмеялся. Но смех его был натужным, притворным, как сам этот тщательно создаваемый образ. Почему-то именно здесь, в пограничном районе, где обитали и псы, и люди, маска его дала трещину. Брокк силился разглядеть того, кто скрыт под ней, он ощущал его неуверенность, порой доходящую до страха, и злость, и обиду на мир.
