Игры, в которые играют боги - Эбигейл Оуэн
Стоп.
Я выиграла Тигель?
Я с диким видом озираюсь.
Я выиграла.
– Охренеть, – слово вырывается само по себе.
Толпа на местах, уже потрясенно бормотавшая, издает смешки, но я не обращаю на них внимания. Я обращаю ошеломленный взгляд к Аиду.
Зелес возвышает свой голос над шумом толпы:
– Анонимное голосование даймонов показало, что Лайра еще была смертной, когда пересекла финишную черту, была убита тем, что не относилось к Подвигу, и, как победительнице испытания, ей было положено исцеление, вплоть до воскрешения ее из мертвых. С добавлением трех побед Зевса к ее победе в Подвиге Аполлона Лайра получила больше всех очков. Поздравляю!
– Как ты сказала, звезда моя, – бормочет Аид. Потом улыбка освещает его глаза и проявляет ямочки на щеках. – Охренеть.
Потом он шокирует даже меня, когда берет в ладони мое лицо и целует меня на глазах у всех.
Поднимает голову и смеется.
– И твоя добродетель не Выживание, звезда моя. Это Верность.
Аид снова целует меня, и зыбкие ахи толпы исчезают под ощущением его губ на моих.
Не быстрые и жесткие. Не мягкие и проворные. Он не торопится. Он целует меня снова и снова, пока я не вздыхаю под его касаниями, пока не забываю о существовании всего мира и не приникаю к нему. И он не останавливается. Пока его не начинает все устраивать.
К этому моменту я уже в его руках.
Аид замедляет наши поцелуи, покрывая мои губы все более и более мягкими ласками, пока наконец не поднимает неохотно голову, улыбаясь моим затуманенным глазам.
– Теперь мы сможем все исправить, – шепчет он.
Не надо убеждать других богов. Не нужно переговоров. Не нужно уверток или сделок.
Я моргаю.
– Бун? – Потом замираю. – Тебе пришлось бы отдать корону, чтобы сделать его богом, а больше у тебя не будет обеих корон.
Он чуть сощуривается, глядя на меня:
– Но как победительница Тигля ты получаешь награду. И ты можешь попросить сделать его богом.
Мое сердце ускоряется, потом чуть замедляется.
– Персефона?
Он качает головой:
– Даже твоей награде не достигнуть ее в Тартаре. Но теперь, когда я стану царем, у меня будет способ.
В моих жилах вскипает чистое счастье.
Все будет в порядке. Бун. Персефона. И если сделать по-моему – а я знаю, что он мне позволит, – мы сможем навсегда избавиться от этого долбаного Тигля.
Новый правитель – то, что нужно Олимпу.
Он помогает мне выпрямиться и, как будто не было того, за чем, затаив дыхание, следил весь бессмертный мир, берет меня за руку и ведет к месту перед пустым троном, где нас ждет Зелес.
Который едва ли ногой не притоптывает в нетерпении.
Я с каменным лицом смотрю мимо угрюмых олимпийских богов и богинь, разодетых в пух и прах и сидящих полукругом рядом с троном. Их поборники – мои друзья – сидят рядом с ними.
Они радуются за меня.
Но не боги, которые разом и злы, и – несмотря на то, что тщательно скрывают это, – жесть как напуганы таким поворотом событий. Думаю, единственное, что мешает им охренеть и начать новую войну прямо сейчас, – тот факт, что я царица Нижнего мира, так что Аид не получит оба титула.
Дальше идет куча пафоса, пышности и херни, через которые я заставляю себя пройти.
Я держу Аида за руку, пока Зелес надевает на меня корону поборника-победителя из золотых лавровых листьев. Не Зевс. Его здесь нет, хвала богам.
Видимо, сейчас выходит так, что я благодарю саму себя.
К этому я еще не скоро привыкну.
Аиду приходится отпустить меня, когда ему даруют власть над Олимпом. Все, что от него требуется, – это сесть на трон. Один за другим олимпийские боги и богини опускаются на колено, склоняя головы. И когда они это делают, от них к Аиду пролегает радуга.
– Ты тоже, юная богиня, – бормочет рядом со мной Зелес. – Признай его царем в сердце своем. Твоя магия сделает остальное.
И я тоже кланяюсь.
Когда радужный свет льется от меня, он ощущается как чистейшее тепло, обнимающее меня всю, и одновременно как будто частица меня отрывается от моего тела и летит по семи цветам к Аиду.
Это ощущается… правильным.
Даймоны следующие. А потом вся толпа бессмертных встает, опускается на одно колено и кланяется, и все небо наполняется радугами.
Наш свет бьет Аиду в грудь, втекает в него, пока он не начинает светиться до неземного ярко.
Когда радуги рассеиваются и все встают, сияние вокруг Аида гаснет, и у него на голове появляется корона.
Никаких золотых лавровых листьев.
Никакого золотого вообще.
На нем темная корона из черного золота, осколков обсидиана и дыма. Аид замечает, как я поджимаю губы, чтобы не разоржаться, и подмигивает. Потом дым обвивается вокруг моей головы, и я поднимаю руки, прикасаясь к острым шипам похожей короны.
Кажется, весь мир, затаив дыхание, наблюдает, как сила наполняет Аида, впитывается в его глаза, которые становятся темно-серыми вихрями.
– Моим первым действием как царя, – объявляет он голосом темным, как его корона, – будет выполнение обещания и дарование награды победительнице.
Он смотрит на меня, и я отчетливо произношу:
– Я прошу сделать Буна Рунара богом.
Аид щелкает пальцами.
На помосте появляется Бун. Он немного выцвел с нашей последней встречи. Моргает, потом озирается, явно смущенный, пока его взгляд не встречается с моим. Потом его глаза расширяются и губы растягиваются в наглой усмешке.
– Охренеть, как вовремя, – говорит он с эхом в голосе.
– В чем дело, Аид? – спрашивает Посейдон.
Прежде чем еще кто-то успевает хотя бы дернуться, Аид поднимает руки, и из него вырывается поток силы. Она не черная, как, я уверена, ожидает весь мир, а бриллиантово, сверкающе синяя – цвета реки Стикс.
Призрачная фигура Буна впитывает свет, потом он медленно становится из прозрачного матовым, а затем светящимся от невероятного здоровья. Внезапно луч того же самого синего света выстреливает от Буна прямо к Гермесу, который, как и другие боги, вскочил на ноги.
– Нет! – Гермес вскидывает руки, чтобы защититься от того, что грядет, но слишком поздно.
Бун уже забрал то, что хотел, и сияние вокруг него рассеивается, а нахальная ухмылка становится шире.
– Кажется, в город пришел новый бог воров, – говорит он.
Судя по тому, как Гермес смотрит на него, Буну лучше поберечь спину.
Бун больше не обращает на посланца богов ни малейшего внимания и поворачивается, чтобы поклониться мне. Мне, а не Аиду.
Я ухмыляюсь ему в ответ, прежде чем повернуться к Аиду, и моя улыбка сменяется на благодарную.
– Спасибо, – шепчу я.
Он никогда не признается вслух, но он знает, что Бун некогда значил для меня, и, учитывая снятое проклятье, знает, что теперь Бун способен полюбить меня в ответ. Сделать моего друга богом – самое бескорыстное, что мог сделать Аид.
– Что касается поборников, – объявляет он дальше, – я выполняю и обещанное вам.
Аид поворачивается к Зэю, выражение его лица смягчается.
– Сперва Зэй. За то, что ты выполнил самое большое желание Лайры – стал ее лучшим другом, ты можешь выбрать награду. И я клянусь рекой Стикс, тебе больше не причинят вреда, так что выбирай для себя. – Потом он кидает взгляд на отца Зэя, от которого того бросает в дрожь, и мое сердце разбухает.
Зэй выпрямляется и выдерживает взгляд Аида.
– Могу я взять время на размышление? Пока что я хочу остаться при Лайре, – он хитро улыбается мне, – и посмотреть, что она сделает с Нижним миром.
Аид прищуривается, но коротко кивает, затем поворачивается к остальным поборникам.
– Каждый поборник получит то же благословение, что и победительница Тигля: изобилие для ваших семей, равно как и для родных земель, – и по награде каждому. И те, кто здесь, и поборники в Нижнем мире.
Все мои друзья смотрят на Аида с отвисшими челюстями.
– Ты не можешь этого сделать, мать твою! – орет Посейдон, вскакивая на ноги.