Ф. Каст - Обет Ленобии
— Приобретением? Я не понимаю.
— Богатые белые мужчины вступают с цветными женщинами в леворукий брак.
— Леворукий брак?
— Не признаваемый законом, но реальный в Новом Орлеане. Так было и с моемой мамой, только она умерла после моего рождения. Рилье держал меня рядом и отдал своим рабам на воспитание.
— Ты раб?
— Нет. Я креол. Свободный цветной человек. И я работаю на Рилье.
Когда Ленобия посмотрела на него, пытаясь взять в толк все, что только что узнала, он улыбнулся:
— Касательно вас, вы останетесь здесь, помогать мне ухаживать за серыми, или побежите назад, в свою каюту, как надлежит леди?
Ленобия задрала подбородок:
— Так как я здесь, я остаюсь. И я помогу вам.
Следующий час пролетел быстро. Мерины требовали серьезного ухода, поэтому Ленобия была очень занята, работая с Мартином и ни о чем кроме лошадей не разговаривая, обсуждая плюсы и минусы стыковок хвоста, хотя ее мысли все это время вертелись вокруг «приобретения» и леворуких браков.
И когда эти мысли уже стали оставлять Ленобию, она набралась мужества задать вопрос, давно кружившейся в ее голове:
— Приобретение…Есть у женщин возможность выбора, с кем они хотят быть, или это решают за них?
— Как много разных людей, дорогая, так много рзных соглашений, но исходя из того, что я видел, могу сказать, что скорее это выбор по любви или нет.
— Хорошо, — сказала Ленобия. — Я рада за них.
— У вас не было выбора, не так ли, дорогая? — спросил Мартин, пристально глядя на нее.
— Я сделала то, что сказала мне моя мать, — правдиво ответила она, а затем покинула грузовой отсек, унося с собой аромат лошадей и память об оливковых глазах, сопровождающих ее весь этот долгий день.
***
То, что началось, случайностью, что переросла в привычку и то, что она объясняла это — лошадьми, стало ее радостью, тем, что было ей необходимо, чтобы пройти через это бесконечное путешествие. Ленобия не могла дождаться, когда увидит Мартина, услышит, что он скажет, поговорит с ним о своих мечтах и даже страхах. Она не хотела доверять ему, любить его, заботится о нем во всем, но она так и делала. Как иначе? Мартин был смешным, умным и красивым — очень красивым.
— Вы выглядите отощавшей, — сказал он ей на пятый день.
— Что говорить? Я всегда была маленькой. — Ленобия сделала паузу, пока расчесывала запутанную гриву одного из меринов, и взглянула под его дугообразной шеей на Мартина.
— Я не худая, — твердо сказала она.
— Отощавшая, дорогая. Вот какая ты. — Он нырнул под шею мерина и вдруг оказался там, рядом с ней, близкий, теплый и крепкий. Он аккуратно взял ее запястье и легко обхватил его большим и указательным пальцами. — Видишь? Ты — одни кости.
Его прикосновение шокировало ее. Он был высоким и мускулистым, но нежным. Его движения были медленными, устойчивыми, почти гипнотическими. Это было, как если бы каждое его движение было заранее просчитанным, чтобы не пугать ее. Неожиданно он напомнил ей мерина. Его большой палец погладил ее запястье в точке пульса.
— Я должна претворяться, что не хочу есть, — услышала она себя с стороны.
— Почему, дорогая?
— Лучше, если я буду в стороне ото всех, а моя болезнь дает на это повод.
— Всех? Почему ты не хочешь быть подальше от меня? — смело спросил он.
Хотя ее сердце готово было выпрыгнуть из груди, она вытянула запястье из хватки и одарила его строгим взглядом:
— Я прихожу сюда к лошадям, а не к тебе.
— Ах, к лошадям. Конечно. — Он гладил шею мерина, но не улыбался, как она могла ожидать, и не шутил в ответ. Вместо этого он просто смотрел на нее, словно мог видеть ее сердце за жестким фасадом. Он больше ничего не сказал и вместо этого вручил ей одну из толстых щеток из соседнего ведра. — Ему больше всего нравится эта.
— Спасибо, — сказала она, начиная работать щеткой на широкой спине мерина.
Короткое неуютное безмолвие, а затем голос Мартина донесся из-за мерина, за которым он ухаживал:
— Итак, дорогая, какую историю тебе рассказать сегодня? О том, как все, что вы растите в черной грязи Новой Франции, становится больше, как эта маленькая лошадь или о жемчугах и женщинах-приобретениях, о том, как они прогуливаются по площади?
— Расскажи мне о женщинах-приобретениях, — попросила Ленобия, а затем жадно слушала, пока Мартин рисовал в ее воображении великолепных женщин, которые были достаточно свободными, чтобы выбирать, кого любить, и в тоже время недостаточно для того, чтобы сделать их союз законным.
На следующее утро, когда она бросилась в грузовой отсек, то нашла его уже ухаживающим за лошадьми. На чистой ткани, у бочки с овсом лежали ломоть сыра и кусок горячей свинины между двумя толстыми ломтями свежего хлеба.
Не глядя на нее, Мартин сказал:
— Ешь, дорогая. Тебе не нужно притворяться рядом со мной.
Возможно, этим утром все и изменилось для Ленобии, и она стала думать скорее о встрече с Мартином, чем о посещении лошадей на рассвете. Или, точнее, именно тогда она начала признавать в себе перемены.
И вот однажды для нее изменилось все, и Ленобия стала искать у Мартина признаки того, что она для него больше, чем просто друг, больше, чем дорогая, девушка, которой он приносил пищу и которой рассказывал о Новой Франции. Но она находила в его взгляде только доброту. А в голосе слышала только терпение и юмор. Раз или два она думала, что поймала проблеск большего, особенно, когда они вместе смеялись, и его зелено-оливковые глаза сверкали золотисто-коричневыми крапинами, но он всегда отворачивался, если она смотрела ему в глаза слишком долго, и у него всегда был готов веселый рассказ, если молчание между ними сгущалось.
Ее небольшой мирок покоя и счастья, что она нашла, разрушился и взорвался, наконец, Ленобия нашла в себе мужество задать вопрос, не дающей ей спать по ночам.
Это случилось, когда она отряхивала юбку, ласково шепча ближайшему мерину. Глубоко вздохнув, она сказала:
— Мартин, я должна кое-что спросить.
— Что такое, дорогая? — рассеяно отозвался он, собирая щетки и льняные тряпки, которыми они протирали меринов.
— Ты рассказываешь мне о женщинах, как твоя мама, — цветных женщинах, ставших приобретенными и живущих, как жены белых. Но что насчет цветных мужчин и белых женщин? Что насчет мужчин-приобретений?
Его пристальный взгляд от конюшни нашел ее, и она, увидев, что он удивлен и позабавлен, поняла, что он собирается дразнить и смеяться над ней. Тогда он действительно смотрел ей в глаза, и его ответ был не дразнящим, а мрачным. Он медленно покачал головой из стороны в сторону. Его голос звучал устало, а широкие плечи резко опустились.
