Scherzo - Крафт Элисон
Нет, это не было ошибкой Вселенной. Она получила то, к чему была открыта. Ее желания пробудили сильнейшую энергию, с которой теперь нужно было синхронизироваться, удержать баланс.
Та их встреча с Алексом была необходима каждому, чтобы они смогли высвободиться и очиститься. И, кажется, для этого, — чтобы уравновесить энергии, они были нужны друг другу. Сейчас она вдруг осознала причину своего мятежного ощущения в сердце. В какой-то момент она стала искать в нем изменений, ожидаемых ею. Но ее не оставляет подсознательная боязнь того, что он не изменится и страх боли от того, что, возможно, ничего не изменилось и в ней. «Через него я вижу тень своих сомнений, которые не дают двигаться дальше и заставляют сбегать…», — Люси приоткрыла глаза.
На часах 04:04. Неожиданно в ночной тишине раздалось тревожное лошадиное ржание. «Боже мой, неужели здесь до сих пор есть конюшни. Надо спать, я хочу спать», — повторяла она самой себе. Еще через минуту в наступившее утреннее безмолвие вторгся тихий стон саксофона, и замер в хриплом переливе после нескольких пронзительных фраз.
SCHERZO 10
10/// изысканно-воздушное кружево тленно рассыпается как пепел под желанием пальцев прикоснуться к нему
Музыка: Shawnee Dez — Slipped Up /Sofar Chicago
«Какой бесконечно длинный день был сегодня…» — Люси стояла на своем крошечном балконе с зажатой в длинных пальцах незажженной сигаретой. Звездный мерцающий сумрак пульсировал ритмично и спокойно. Она не готова была еще отпустить загадочное очарование прошедшего дня…
После прогулок по Portobello, когда пришло время расставания, Люси получила от Нины невероятно редкий иллюстрированный учебник астрономии 1851 года. Та, по всей видимости, раскопала его во время их блужданий по рынку в каких-нибудь ветхих коробках со старинными открытками, желтыми письмами и полуистлевшими книжками…
— Нина, что за причуда?! — удивилась Люси. — Ты знаешь, я давно оставила всякие собирательства. И почему астрономия, я же никогда ею не увлекалась!
— Моя дорогая Лю. Тебе не надо этим специально увлекаться. Ты сама из Космоса. Считай, что это нашелся твой родовой паспорт и всегда вози его с собой. Для беспрепятственного передвижения по миру. И на удачу, — Нина грустно улыбнулась и прижала к себе Люси, — я буду опять скучать по тебе. Ну почему ты не останешься жить здесь. Прошу тебя, приезжай чаще.
И вот теперь, аромат трогательного расставания с Ниной и последовавшей позже доброй встречи с Юрой, еще тянулся шлейфом гурмано-эстетического удовольствия. В ноздрях все еще щекотал запах инжира во всем своем дразняще-сладком великолепии с чуть горьковатой тонкой кожицей и розовой мякотью в разломе. Искрились, обдуваемые легким бризом, грани пузатых стаканов со сладострастным инжирным напитком, сваренном с анисом, корицей и гвоздикой. И в ногах, на огромном блюде, кролик в инжирном соусе с грецким орехом, пармезаном и французской горчицей. И скрипящий на зубах песок.
В мыслях Люси проплывали недавние безмятежные часы, проведенные на берегу океана под прохладным солнцем Брайтона. Она внимательно прислушивалась к своим ощущениям.
С Юрием они сидели на берегу океана на тонком, брошенном здесь же на песок, турецком ковре под лениво колышущемся над ними белым балдахином. Юрий был очарован подарком Люси: буро-зеленым изделием в форме уменьшенной копии головы Моаи с острова Пасхи. Внешне оно создавало иллюзию древнего камня, но, вероятно, было сделано из плотно спрессованной бумаги и древесины. Это суровое изваяние, размером с обувную коробку, служило держателем для бумажных кухонных салфеток (они торчали из приоткрытого рта идола). Она разыскала его на развалах блошиного рынка, где они бродили с Ниной в поисках тайных и мистических сокровищ. Антонио достался серебряный винтажный кофейник 1309 года с эбонитовой ручкой — редкой красоты и трогательного изящества. Увидев эту старинную ручную вещицу, Люси не смогла устоять перед великим соблазном обладания. И это был триумф! Антонио не мог сдержать своего восхищения и не выпускал этот сувенир из рук. Замечательным был размер кофейника, он весь умещался на ладони. Люси отлично знала, что Антонио был фанатично предан гейзерным кофеваркам Мокка, изобретенным в начале прошлого века и чрезвычайно актуальным до сих пор. Он гордился своей итальянской коллекцией, разнообразной по цветам и размеру, и утверждал, что вкус приготовленного кофе из одних и тех же зерен в разных кофеварках обладает уникальной индивидуальностью.
После обеда на берегу и прогулки вдоль пляжа, они вернулись в ресторанчик, которым Юрий владел последние пятнадцать лет из тех двадцати, что уже прожил здесь. Антонио колдовал над кофе, а Люси и Юрий расслабленно беседовали на заднем дворе. Юрий, как это регулярно случалось в моменты таких встреч, вспоминал забавные истории из своей чиновничьей (постсоветской и высокопоставленной) жизни, рухнувшей в одно мгновение. С тех пор его мир не исчез, но ограничился британским королевством, за пределы которого он выехать не мог.
— Что говорить, эта тюрьма гораздо комфортнее той, что могла случиться со мной там. Но и из нее уже хочется выбраться. Кажется, у меня все-таки появилась надежда. Дело сдвинулось с мертвой точки, когда у меня появился новый адвокат. Он подъедет скоро, мне нужно бумаги кое-какие подписать.
Каково же было удивление Люси, когда в адвокате, появившемся в дверях через некоторое время, она узнала третьего спутника своего недавнего перелета. Но это уже была не та уставшая, озабоченная мыслями девушка, замахнувшая виски перед посадкой.
В ресторан входила высокая подтянутая женщина, во всем облике которой читался профессионализм и спокойная собранность. Ее звали Даяна. Судя по всему, она не узнала Люси, и похоже, та ее мало интересовала. А вот Люси разглядывала Даяну с удивленным восхищением и женским любопытством. В самолете ее спутница выглядела лет на 27–30. Сейчас же не представлялось возможным с уверенностью определить ее возраст: диапазон расширился, от 25 до 45. Люси терялась, глядя на нее… Красивая фигура, тонкие, крепкие загорелые ноги. Лодочки цвета тягучего красного вина на довольно высоком каблуке, узкая юбка до середины колена царского синего оттенка в тонкую белую полоску и в тон ей рубашка в мелкую красную клетку. Темные густые волосы скручены на затылке в жгут. Совсем непохожа на изможденную перелетами девчонку, как это было в салоне самолета. Спокойное, умное лицо. Внимательный, заинтересованный взгляд, сдержанная речь. Говорит только по существу, четко формулирует вопросы. «Лаконичная, выразительная и исчерпывающая!» — решила Люси. Еще она обратила внимание на ее кольца. На правой руке — кольцо-браслет из черненого серебра, обвивающее нижнюю часть кисти и переходящее двойными спиралями на большой и указательный пальцы. На большом пальце левой руки — серебряное кольцо с антиквенным шрифтом. У Люси было подобное. С особенным шрифтом с засечками, серифами и контрастом в толщине вертикальных и горизонтальных линий, имитирующих рукописную графику. Историю, связанную с этими шрифтами, ей рассказала когда-то автор этих колец, удивительная девушка-ювелир.
— Паломник, Паломничество и Путь — это лишь Я, идущий к самому себе… — Люси прошептала цитату, произнесенную ювелиром. Там она не вспомнила, кому принадлежат эти слова. Но сейчас, стоя на своем тесном балкончике с так и не прикуренной сигаретой в длинных тонких пальцах… Ей пришлось все-таки заглянуть в справочник: это сложное имя — Аттар Фадрид ад-дин Мохаммед бен Ибрахим, персидско-таджикский поэт-мистик.
Да, изначально она выбрала себе другое кольцо. А когда через неделю захотела забрать и это (оно прилипло к ее сознанию и не хотело отпускать), то было поздно. Кольцо уже летело в Москву к новому владельцу. И вот теперь, год спустя, она видит его опять: это кольцо, и того, кто стал ему хозяином.
