Памела Бэрфорд - Борьба без проигравших
Жест был беспомощным, доверчивым. В груди у него что-то сжалось. Калеб мысленно одернул себя. Он не может, не должен жалеть эту женщину.
И все же рука его едва заметно дрогнула, когда он осторожно положил полиэтиленовый мешочек со льдом ей на лоб.
— У тебя здесь болит? — спросил он.
— Да, — прошептала она. — Похоже… на раскаленную кочергу. Всегда начинается с левой стороны.
Калеб дотронулся до лица Элизабет. Левая щека была мокрой. Он почувствовал отвращение к самому себе и вздохнул.
— Черт побери!
Было очевидно, что она страдает. И что приступ мигрени начался по его вине. Калебу стало стыдно. Несмотря на все злобные колкости, которыми он осыпал Элизабет, он вовсе не собирался быть ее палачом.
Что сказал бы Дэвид?
Калеб погладил Элизабет по щеке. Лицо ее было словно застывшим, как будто малейшее движение могло причинить ей боль. Он положил руку ей на лоб, пытаясь снять напряжение. Она простонала «Нет» и сжала его запястье.
Он опустил руку, чувствуя свое бессилие.
— Я принесу тебе аспирин.
— Он не поможет…
Внезапно она свернулась в клубок и ухватилась за живот.
— Ой, нет! — У нее вырвался низкий, протяжный стон. — Меня сейчас вырвет.
Тяжело дыша, Элизабет начала медленно, с трудом вставать.
— Я тебе помогу.
Калеб помог ей встать и поддерживал ее, пока 0ни шли к ванной. Он чувствовал, как сквозь клетчатую фланелевую рубашку проступает пот. Рубашка была такой же поношенной, как и все остальные ее вещи.
И он опять подумал: может, она охотилась за деньгами Дэвида? Опять же, если она их получила, должно же у нее что-то быть? Меха, драгоценности… По крайней мере, приличная одежда. Может, у нее есть счет в банке, о котором он не знает?
Однако члены «Авалона» должны были отдавать коммуне все свои сбережения до последней копейки. Если его брат и давал деньги Лиззи, то теперь они принадлежат Лу. Сам Дэвид послушно опустошил свой счет в банке и продал недвижимость. Калебу оставалось только думать, что Элизабет поступила точно так же.
Ванная комната, отделанная в том же роскошно-деревенском стиле, что и весь дом, была просторной и хорошо оборудованной. Калеб машинально потянулся к выключателю, но остановился. Рассеянный свет проникал сквозь стеклянный потолок. Элизабет опустилась на колени перед унитазом, держась за голову и тяжело дыша. Калеб присел рядом на корточки и отвел назад ее длинные волосы.
— Нет, — промычала она. — Уходи!
— Милочка, мне и раньше приходилось это видеть. Я не упаду в обморок.
— Пожалуйста…
Калеб не шелохнулся. Элизабет, не открывая глаз, попыталась оттолкнуть его.
— Побереги свои силы, Лиззи, — сказал Калеб, беря ее за руку.
Он снова отвел назад се волосы, скрутил их жгутом и засунул за воротник.
— Я тебя ненавижу, — прохныкала она.
— Знаю, — сказал он примирительно. — Но сейчас меня волнует не это.
Элизабет совсем повисла на его руках, пока ее рвало. Затем Калеб осторожно помог ей встать, вытер лицо полотенцем, смоченным холодной водой, дал воды прополоскать рот и отвел обратно в спальню.
— Кто твой врач? — спросил Калеб, вновь положив мешочек со льдом ей на лоб.
Элизабет слабо шевельнула рукой, прикрывавшей ее лицо, и прищурила один глаз. Или попыталась прищурить.
— Мой врач?.. — простонала она.
— Я знаю, теперь поздно звать врача, но… лучше поздно, чем никогда. — Калеб выдвинул ящик ночного столика и достал ручку и блокнот. — Назови имя и номер телефона.
— Мойра О'Нил, — сказала Элизабет и назвала номер телефона в Бруклине.
— Хорошо, лежи смирно. Я позвоню ей. — И быстро вышел из комнаты.
Дозвонившись доктору, Калеб оставил сообщение на автоответчике, и через десять минут доктор О'Нил перезвонила ему. Калеб объяснил, что Элизабет в отпуске и забыла взять с собой лекарства. А сейчас у нее страшный приступ мигрени. Доктор сказала, какие лекарства требуются, и дала несколько советов, как ей помочь.
Калеб вернулся в комнату и подошел к кровати.
Элизабет лежала неподвижно, прикрыв рукой глаза. С бьющимся сердцем Калеб взял с ночного столика наручники. Услышав их позвякивание, Элизабет обернулась, Калеб спрятал наручники за спину.
Она пробормотала:
— Калеб…
Он склонился над ней и провел пальцами по влажному лбу.
— Я сейчас уеду, — спокойно сказал он. — До аптеки минут двадцать езды. Я постараюсь вернуться как можно скорее.
Калеб бережно взял Элизабет за запястье и подтянул ее руку к спинке кровати. Элизабет посмотрела ему прямо в глаза. Взгляд ее был полон боли и страдания.
Она не видела наручников с того утра, когда он предоставил ей выбор между мирным существованием и войной.
Невероятно, но у него дрожали руки, когда он застегивал наручники. Он закрыл глаза и постарался отделаться от тяжести, которая легла ему на сердце. Его пальцы на мгновение задержались там, где на тонком запястье лихорадочно бился пульс.
Не глядя на Элизабет, он прицепил другое кольцо наручников к спинке кровати.
— Я скоро вернусь, Лиззи.
Она ничего не ответила, и он добавил:
— Ну, так нужно.
Она тихо всхлипнула, словно стараясь подавить слезы. Свободной рукой сдвинула мешочек со льдом и прижала ее ко лбу. Она знала — от слез станет еще хуже.
Калебу хотелось обнять ее и прижать к себе. Но он лишь поднес руку к ее искаженному болью лицу и осторожно отвел назад волосы.
— Лиззи, — хрипло прошептал он, — Лиззи, ты не…
Сквозь судорожные всхлипывания она проговорила:
— Калеб, пожалуйста… пожалуйста, не надо… Я не убегу… Я тебе обещаю.
Калеб зажмурился. Он не мог слышать, как эта гордая женщина умоляет его. Он презирал себя за то, что так унизил ее.
— Что, если… если меня опять вырвет? — жалобно простонала Элизабет.
Он тоже думал об этом, но не решался отстегнуть наручники.
Боль, которую он причинял Лиззи, была куда меньше, чем та боль, которую он причинял самому себе. В кого он превратился? За годы службы в спецназе с изнурительными тренировками, еще более изнурительной работой он все же не утратил человечности. И не утратил чувства чести.
Возможно, у Лиззи не было таких высоких понятий о человечности и о чести, но в данный момент она была не в состоянии причинить какой-либо вред. Наручники были лишь средством наказания. Ну, а для этого у него еще будет время.
Калеб отстегнул наручники и отложил в сторону. Взял ее маленькую мягкую руку в свои большие грубые ладони и стал потирать запястье, словно хотел стереть впечатление последних минут. Он устало вздохнул, и казалось, этот вздох вырвался из глубины его души. Интересно, кто из них больше изменится от этого причудливого сплетения их жизней? Несколько дней назад Калеб даже не полагал, что будет размышлять об этом.
