Кэтрин Джордж - Подарок к Рождеству (Сборник)
Она не могла упрекнуть его в отсутствии сообразительности. Ведь, даже когда он вернул ей ее деньги, это она ничего не замечала прямо перед своим носом — не замечала, что хоть Фэн и зло шутил, но человек он порядочный, сердечный и наделенный чувством достоинства. Неудивительно, что ее подкуп оскорбил его.
Она вздохнула и опустила глаза. В другом конце комнаты на решетке камина затрещало полено, и на мгновение распространился едкий запах дыма.
Фэн не шелохнулся, и Найна, не поднимая глаз, тихо произнесла:
— Пойду вызову тебе такси. — И повернулась, чтобы уйти.
Она почти успела дойти до двери, когда почувствовала, как твердая рука Фэна легла ей на плечо.
— Ты куда? — спросил он.
— Я же сказала…
— Нет, ничего такого ты не сделаешь.
— Но я… — Она задохнулась, когда он повернул ее к себе и положил ей руку на талию. — Я… — Она смотрела в его прищуренные золотистые глаза и не могла вспомнить, что собиралась сказать.
У нее начались спазмы в животе, а когда комната стала кружиться, Найна машинально подалась к нему. Фэн положил обе руки ей на плечи, чтобы она не упала.
— Держись, — сказал он. Его голос слабо долетал до нее откуда-то издалека. — Не падать в обморок! Твой отец с меня шкуру спустит.
— Я никогда не падаю в обморок, — ответила Найна. Она вытаращила глаза и заставила себя встретиться с его сомневающимся взглядом. — Ты, конечно, очень дорожишь своей шкурой?
— Очень, — признался он. — Но не думаю, что это остановит твоего уважаемого отца: с таким, как он, гляди в оба. Он мне нравится, Найна.
Фэн сделал шаг назад и так оглядел ее, что ей захотелось обратить его внимание на то, что она не какой-нибудь деликатес, который он, возможно, желает включить в свой запас товаров.
— Я не собираюсь пополнить собой твой ассортимент лакомств, — сказала она, тяжело дыша.
Фэн провел пальцем по ее губам.
— Не беспокойся. Лимон слишком обыденный предмет, чтобы стоило держать его у себя на полке.
— Ах! — Найна знала, что надо его осадить, но ей ничего не приходило в голову: он задел ее слишком глубоко.
— С другой стороны, — сказал Фэн, — как, кажется, уже говорил тебе, я люблю жизнь с кислинкой. От этого повышается аппетит.
Его рука снова лежала у нее на спине, и вдруг он опустил руку ниже, и Найна резко вздохнула. Боже, она больше не может так. Она знала, что дразнить — его любимая привычка, но ее тело жаждало иного. И еще она хотела, чтобы он вселил в нее уверенность, чтобы подал знак, что для него важно узнать, та ли она женщина, на которую он мог потратить… Как он говорил? Женщина, на которую он наконец будет готов потратить время.
— Я тебе не какое-нибудь средство для возбуждения твоего пресыщенного аппетита, — сказала она. Ей хотелось, чтобы он прекратил то, что вытворял своими руками. Ее это доводило до такой рассеянности, что она теряла нить разговора. А она говорила… говорила… Боже, так совершенно невозможно собраться с мыслями.
Она тяжело вздохнула и попыталась вырваться из его рук.
Но Фэн не отпускал. Больше того, разведя пальцы, одной рукой он так крепко прижал ее к себе, что она не могла не почувствовать, как он возбужден. Другой рукой он обвил ее шею. Пол опять ушел у нее из-под ног, и Фэн стал единственной опорой в мире, смысл которого полностью заключался в его прикосновениях.
Ее сердцебиение отдавалось в ушах гулким эхом. Она чувствовала, как кровь стучит в жилах, а его жадные губы были теплыми, чудесными, нежными. Это были губы мужчины, с которым ей хотелось прожить жизнь до конца.
Нет, нет, это же невозможно…
Теперь Фэн осыпал легкими, как прикосновение пушинки, поцелуями ее шею и подбородок. Но Найне каким-то чудом удалось вновь спуститься на землю.
Усилился запах дыма. Надо заняться камином.
— Фэн, — прошептала она. — Фэн, пожалуйста, нельзя…
— Можно, — ответил Фэн, прикасаясь к пульсирующей точке у основания ее горла. — Пусть не здесь, не в доме твоих родителей, но совсем скоро…
— Нет, не хочу… — Найна сглотнула. Она не могла договорить.
— Чего не хочешь? — Он улыбался. Его безумно чувственная улыбка лишала ее последних сил.
— Я не хочу быть в твоих руках, как те, — послушной игрушкой…
Фэн фыркнул. Он не поверил своим ушам.
— Это тебе не грозит, — сухо ответил он. — Ты до сих пор вон какая непослушная.
Найна попыталась улыбнуться, чтобы показать, что ей безразличны его слова, но уголки ее рта задрожали, и она перестала сдерживаться.
Фэн тут же обхватил ее обеими руками и прижал ее голову к своей груди.
— Ну, ну, — приговаривал он, рассеянно поглаживая ее по волосам. — Прекрати плакать, лимончик.
— Я не плачу. — Найна громко всхлипнула в его элегантный серый пиджак. — И я тебе не лимончик.
— И не хлюпай носом… Найна, посмотри на меня. — Он подцепил пальцем ее подбородок и приподнял его.
Найна еще раз потянула носом, но теперь она с наслаждением вдыхала его запах.
— Найна, лимончик, я тоже прошу у тебя прощения, — мягко произнес он.
Найна заморгала. Его глаза очень ярко светились. А губы… его губы так мягко изгибались…
— За что? — в недоумении спросила она.
— За то, что не понимал тебя. Я был слишком ослеплен своими предрассудками, чтобы понять, что твой жизненный опыт очень отличается от моего и на первых порах ты не могла отнестись ко мне иначе как с недоверием, не могла не подумать, что я еще один из этих хищников. — Он отстранил ее, убрал с ее лица волосы и покачал головой. — Тем более что я поступил как дурак и принял деньги за невыполненные услуги. Я, пожалуй, не слишком деликатно обращался с твоими чувствами. Я не задумывался над тем, что у тебя вообще могут быть какие-то чувства. — Он горестно, самоуничижительно улыбнулся.
— Спасибо, — сказала Найна. Неужели она бредит? Или это в самом деле Фэн просит прощения и смотрит на нее как на мороженое, которое бы медленно и сладко таяло у него на языке? Она постаралась улыбнуться и немножко удивилась, что на этот раз улыбка не исчезает с ее лица. — А если бы ты понимал, не стал бы так вести себя?
— Не знаю. — Его ответная улыбка стала осторожной, с примесью сожаления. — Может, и стал бы. В то время я считал, что тебе будет полезна приличная встряска. Вместо этого встряску испытал я.
Неужели он говорит серьезно? Или опять разыгрывает ее?
— Что тебя заставило изменить отношение ко мне? — спросила она все еще с недоверием.
— Ты сама, — не задумываясь, ответил он. — Ты обозвала меня дрянью. Дважды. Как ласкательное прозвище это оставляет желать лучшего. Но у тебя хватило мужества извиниться, и ты была так опечалена, что я понял: ты, должно быть, неравнодушна к дряням. — Он медленным, осторожным движением провел пальцами по ее позвоночнику. — Может быть, даже настолько, что хоть к одной научишься относиться с доверием.
