Эльза Вернер - Высшая точка зрения
– Вы издеваетесь, а я ведь сделал это исключительно для вас.
– Ради меня? – Дора вдруг стала совсем серьезной; она протянула руку и тихо проговорила: – Тогда я не сбуду больше смеяться.
Фридель тем временем спрятал свой букет в беседке, так как хотел передать Доре его пред самым отъездом и очень удивлялся тому, что профессор так долго держал в своей руке протянутую ручку. Вообще сегодня Норманн, по-видимому, был очень мирно настроен и стал ходить с барышней Дорой взад и вперед по саду, оживленно разговаривая. Вероятно, он рассказывал ей историю с вуалем. У Фриделя сильно забилось сердце, как-то отнесется к этому барышня?
Однако в этом разговоре дело шло вовсе не о вуале и не о Фриделе, так как Дора как раз ответила на замечание своего собеседника:
– Папа говорит, что ваш переезд в Гейдельберг зависит только от вас; он будет очень рад, если это состоится.
– Да, коллега Гервиг, – немного неуверенно произнес Норманн. – Но другие вовсе не будут рады. Вы, например, вовсе не будете довольны?
– Наоборот… если только вы привезете с собой Фриделя.
– Опять этот глупый мальчишка! – вспылил профессор. – Вы, кажется, только о нем и думаете?
– Я думаю о его будущности. Вы обдумали всю эту историю?
– Какую историю?
– Я же показывала вам вчера портрет, который показался вам скверным, но который схвачен очень удачно. Теперь конечно сходство значительно уменьшилось.
Губы молодой девушки опять предательски задергались при взгляде на напомаженную голову ее собеседника.
Упоминание о портрете, очевидно, испортило настроение профессора, и он с прежним свирепым выражением на лице ответил:
– Я и не подумаю вбивать в голову мальчишки эти художественные бредни, он уже и без того стал достаточно распущенным. Он будет чистить сапоги. Пожалуйста, не возражайте, все равно на этом останется.
– Точка! – добавила Дора. – Не рассказать ли вам, профессор, что вы сделаете первым долгом, когда приедете в город?
– Вам это так хорошо известно?
– Очень хорошо! Вы немедленно пойдете к какому-нибудь известному художнику, чтобы узнать его мнение относительно Фриделя. Затем поместите его в рисовальную школу и щедро снабдите его всем необходимым; наконец, в вашей всем известной грубой форме вы заявите мне, что все сделано, что мне вовсе незачем беспокоиться об этом и что это решительно не касается меня. Что вы скажете на это мое сновидение?
Норманн ничего не сказал: действительно было похоже на ясновидение, когда ему говорили прямо в лицо его самые сокровенные мысли и намерения. Он был совершенно смущен этим.
– Не пытайтесь отрицать, – торжествующе продолжала Дора. – Когда мы тогда подымились в горы, вы прочли мне целую лекцию о том, как полезно будет человечеству, если такое хилое растеньице, как Фридель, погибнет как можно скорее. А затем вы несли его целый час по солнцепеку, чтобы как можно скорее доставить ему помощь. Когда его доставили в Шледорф, и я хотела ухаживать за ним, вы наговорили мне дерзостей и заявили, что можете обойтись и без меня. Вы просидели целую ночь у его постели и делали ему компрессы. Теперь вы упорно настаиваете на сапожных щетках, но, как только я повернусь к вам спиной, Фридель все-таки получит карандаш. Не принимайте такого свирепого вида, профессор! Я больше не верю вам, ни одному слову! Ваша так называемая бессердечность никуда не годится!
Норманн сделал было попытку прибегнуть к обычной свирепости, но это ему не удалось; он сам чувствовал, и вдруг нагнулся и тихо спросил:
– Вы будете иногда вспоминать обо мне?
Тон был настолько серьезен, что не допускал легкомысленного ответа. Дора опустила глаза.
– Я думаю, что вы приедете в Гейдельберг?
– Может быть, будущей весной. Но до тех пор – вы, наверное, позабудете обо мне.
– Нет, – тихо, но уверенно произнесла молодая девушка, медленно поднимая свои красивые карие глаза.
Дверь отворилась, и появился профессор Гервиг. Он также, к своему великому удивлению, заметил напомаженную голову своего коллеги, но, зная его обидчивость, ни слова не сказал об этом и только пожал ему руку, тогда как Дора вошла в дом за шляпой и перчатками. Сейчас же оттуда донесся ее голос:
– Если бы я только знала, куда делся мой вуаль! Ведь он был на шляпе, а теперь я нигде не могу найти его.
Фридель, только что появившийся со своим букетом, вспыхнул и боязливо покосился на своего барина; он подумал, что тот вынужден будет, наконец, отдать вуаль, о котором, по-видимому, забыл, но, к великому изумлению мальчика, этого не случилось. Профессор, почему-то сильно покрасневший, обратился к своему коллеге и с необычайней горячностью начал говорить о каком-то виде мха. Это очень удивило Гервига, который нашел очень странным, что Норманн в момент отъезда затрагивает подобные научные темы.
Между тем подъехал экипаж, вещи были нагружены, и появилось все семейство хозяина, чтобы попрощаться с отъезжающими. Норманн все еще занимался своими мхами, а Дора продолжала искать вуаль. Наконец она вышла из дома и обратилась к Фриделю:
– Ведь ты вчера относил мою шляпу домой, не видел ли ты вуаля?
Бедный мальчик не решился отвечать и виновато опустил голову. Но тут явилась помощь с той стороны, с которой Фридель мог меньше всего ожидать. Его барин вдруг обернулся, без всяких разговоров взял у него из рук букет, и, передавая его Доре, проговорил:
– Вот прощальный привет из Шледорфа!
Это была счастливая мысль, потому что тотчас же подошли все обитатели дома со своими букетами и окружили отъезжающих. Начались всеобщее прощание, пожимание рук, и пропавший вуаль был предан забвению. Только Фридель имел глубоко оскорбленный вид: он собирал цветы, делал букет, и вдруг профессор без всяких разговоров взял его у него и поднес барышне, а он, Фридель, очутился с пустыми руками. Мальчик почувствовал себя несколько утешенным лишь после того, как Дора позвала его к себе и самым ласковым образом простилась с ним.
Отъезжающие сели в экипаж, обменялись еще последними прощальными приветами и тронулись в путь. По щекам Фриделя бежали крупные слезы. Но вдруг он вспомнил, что дорога шла вокруг всего озера и что с маленького пригорка в конце сада она была видна, и стрелой помчался туда; профессор, которого вдруг тоже осенила эта же мысль, большими шагами последовал за ним. Они долго стояли там и смотрели на дорогу. Фридель горько рыдал, а Норманн бранил его за это, хотя при этом у него был такой вид, как будто и он готов подражать мальчику.
– Не реви, – сказал он наконец, – весной ты снова увидишь барышню, мы переедем в Гейдельберг.
