Энн Макалистер - Однажды приедет принц...
— Судьба, — сказал он, пробуя вино, которое принес официант, и одобрительно кивая.
— Ты в это веришь?
— Нет. Но я как-никак сценарист. Люблю переломные моменты. — Неправда. Видит бог, некоторые из таких моментов его жизни были настоящей катастрофой.
Но на Анни его замечание, кажется, произвело впечатление.
Официант налил ей вина.
Деметриосу захотелось еще раз увидеть ее улыбку.
— Итак, ты пишешь диссертацию, работаешь волонтером в клинике. У тебя есть жених. Ты училась в Оксфорде. И в Беркли. Анни Чемион, расскажи мне еще что-нибудь о себе.
Лисса привыкла находиться в центре внимания, где бы она ни была. Но Анни лишь развела руками. А потом и вовсе потрясла его:
— Когда мне было восемнадцать, у меня на стене висел постер с твоим изображением.
Деметриос застонал и прикрыл рукой глаза. Он знал, о чем она говорит. Это был высокопрофессиональный, сделанный с большим вкусом снимок его обнаженного тела. Он пошел на это по просьбе своей подруги, которая занималась фотографией и хотела сделать себе имя.
Что ж, у нее все получилось.
Так же, как и у него. Его братья и все без исключения друзья, видевшие это фото, годами подшучивали над ним. Да и до сих пор делают это. К счастью, у его родителей все в порядке с чувством юмора…
— Я был молод и глуп, — заметил он, печально кивая.
— Но потрясающе красивый! — ответила Анни с такой обезоруживающей искренностью, что Деметриос заморгал.
— Спасибо, — криво усмехнулся он. Но, как это ни странно, ее восхищение доставило ему удовольствие. Конечно же он слышал подобные отзывы, и не раз, но осознание того, что им была увлечена такая хладнокровная и сдержанная женщина, как Анни, разбудило в нем желание.
Он подвинул свой стул:
— Расскажи мне еще что-нибудь. Как ты познакомилась со своим женихом?
Официант принес салаты. Деметриос взял вилку.
— Я знала его всю свою жизнь, — сказала Анни.
— Жили по соседству?
— Что-то вроде того…
— Помогает, когда знаешь кого-то достаточно хорошо. — Господь свидетель, ему помогло бы, если бы он понял, что же делает Лиссу такой особенной в его глазах. Он бежал бы без оглядки в другую сторону. Но как он мог догадаться, когда она так талантливо играла роль? — По крайней мере, ты его знаешь.
— Да. — На этот раз улыбка тронула только ее губы. Она сосредоточенно ела салат, не добавляя ничего к сказанному.
Деметриосу пришлось сменить тему:
— Расскажи о наскальной живописи. Много пришлось поработать, чтобы собрать материал?
Анни оживилась. Обстоятельно рассказала о своих научных изысканиях, и ее глаза вновь загорелись. Та же история повторилась, когда он спросил ее о клинике и детях… А когда она спросила его о фильме, который он привез в Канны, разделила его собственный энтузиазм.
Она умела слушать. И задавала правильные вопросы. Она знала и о чем не надо спрашивать. Она не спросила ничего о времени, которое он провел отшельником вдали от людских глаз. Ничего о его браке. Ничего о смерти Лиссы.
Только когда он сам заговорил о том, что не был в Каннах несколько лет, просто сказала:
— Мне было очень жаль, когда я услышала о твоей жене…
— Спасибо.
Они поели салат, затем принялись за первые блюда. Мусака была просто отменной и напомнила ему о его матери. Затем Деметриос предложил съесть по кусочку яблочного пирога и выпить кофе.
— Я буду совсем маленький кусочек, — согласилась Анни. — Обычно, когда я захожу сюда, я съедаю намного больше.
Деметриосу нравилось, что еда доставляет ей удовольствие. И что у нее нет той болезненной худобы, которая была у Лиссы и к которой стремились очень многие актрисы. Анни не ковырялась в тарелке, как они. Она выглядела здоровой и привлекательной.
Официант принес яблочный пирог и две вилки. Деметриос пододвинул тарелку к девушке:
— После тебя.
Она отрезала маленький кусочек и поднесла его ко рту, затем закрыла глаза и вздохнула.
— Это просто божественно. — Она легонько провела языком по губам и снова открыла глаза. — Возьми кусочек.
А он услышал: «Возьми меня».
Действительно вкусно!
— Твоя очередь.
— На сегодня достаточно. — Она отложила вилку и положила руки на колени. — Правда. Пожалуйста, доешь его.
Он не торопился и наслаждался не только яблочным пирогом, но и самим вечером. Со времен Лиссы это была его первая встреча с женщиной. Просто встреча, ничего общего со свиданием… Это было своего рода возвращение к нормальной жизни, которую он оставил три года назад. Благодаря такой чудесной девушке, как Анни, невозмутимой, уравновешенной и обаятельной, сделать шаг назад оказалось намного легче.
Деметриос отправил в рот последний кусочек пирога и запил его небольшим глотком кофе. Анни с грустью заметила:
— Тебе не понравился пирог.
Он вытер салфеткой рот и бросил ее на стол.
— Я подумал, что заставляю тебя ждать. Уже почти полночь. — Он с удивлением заметил, как быстро пролетело время.
— Может быть, сейчас мой наряд превратится в лохмотья, — сказала она без тени улыбки на лице.
— Могу я посмотреть на это?
— Разве ты не помнишь, что прекрасного принца нет рядом, когда это происходит?
— Ты готова?
Девушка задумчиво кивнула в знак согласия. Она выглядела немного отчужденной.
Он оплатил счет, поблагодарил официанта за великолепный ужин и весьма удивился, когда официант, едва посмотрев на него, радостно улыбнулся Анни и сказал ей:
— Мы так счастливы, что вы зашли к нам, ваше… Мы всегда рады вам.
На улице она остановилась и протянула Деметриосу руку:
— Спасибо. За ужин. За то, что поехал со мной в клинику. За все. Это был незабываемый вечер.
Он взял ее за руку, но, покачав головой, ответил:
— Я не собираюсь оставлять тебя здесь, на улице.
— Моя квартира недалеко отсюда. Тебе не нужно…
— Я провожу тебя. До двери. — И на всякий случай, чтобы она не передумала, добавил: — Показывай дорогу.
Они шли по узеньким улочкам спящего города. Издалека с набережной Круазетт доносился шум машин, музыка ночных баров, случалось, с ревом проносился мотоциклист. Анни задумчиво шла рядом с ним. Ее теплые пальчики покоились в его ладони. Она шла молча, и это само по себе было приятной неожиданностью. Все девушки, с которыми он встречался, начиная с Дженни Соренсен в девятом классе и заканчивая Лиссой, по дороге домой болтали не умолкая.
Анни не проронила ни слова, пока они не остановились у старого оштукатуренного четырехэтажного дома, высокие французские двери которого были зарешечены ставнями и выходили к узким кованым перилам балконов.
