Бетти Райт - Я хочу на тебе жениться
Взяв себя в руки и собравшись с духом, Кэтрин уселась за стол и мысленно поставила перед собой простую и четкую задачу: проявить по отношению к Джеймсу максимум любезности, съесть заказанную им пищу (от которой у нее потекли слюнки) и убраться восвояси.
— Спасибо за ужин, — сказала она, приступая к трапезе. — От каждого блюда исходит такой аромат, все — такая вкуснятина!
Джеймс пододвинул один из гостевых стульев поближе к секретарскому столу и поставил перед собой бумажную тарелку с бифштексом и брокколи; затем вдруг приставил указательные пальцы к уголкам глаз и потянул их в обе стороны. Его глаза сузились, он весело хмыкнул, подбросил вверх китайские палочки для еды и сказал:
— Ну, а теперь, дорогая Кэтрин, расскажи о себе, о своих родных.
— А что тебя интересует конкретно?
— Все. Начни с самого простого: откуда ты родом, а дальше наш разговор сам проторит себе тропинку.
Она полагала, что, кроме поверхностной канвы ее жизни, никакие другие сведения о ней его не интересовали. И когда ему станут известны несколько несущественных подробностей из ее биографии, инициативу дальнейшей беседы он наверняка возьмет в свои руки. Что ж, тем лучше: этот человек уже давно, стал для нее предметом восхищения, и она тоже хотела знать о нем все.
— Я родилась и выросла в одном из бедных кварталов Аллентауна — города с населением более ста тысяч в штате Пенсильвания, — начала она говорить неуверенным голосом, будто отвечая плохо подготовленный урок в школе. — Во времена моего детства в нем хорошо была развита текстильная промышленность, машиностроение, производство цемента. Большинство взрослых работали на предприятиях этих отраслей, но некоторые, в том числе мой отец, были связаны трудовыми договорами со школьной системой.
— А что делал твой отец?
— Работал дворником при одной школе до самой своей смерти. Когда он умер, мне было восемь лет.
— Мне очень жаль, Кэтрин.
— Жаль, потому что мой папа был дворником или потому что он умер?
— Мне очень жаль, потому что ты так рано потеряла отца, — с неподдельной искренностью в голосе пояснил Джеймс. — Я лишился отца, когда уже учился в колледже, но и тогда это был тяжелый удар. А пережить подобное испытание в восемь лет… Я не могу даже представить себе такое.
— Да, это было нелегко, — без тени обиды или озлобленности на судьбу согласилась с ним она. — Я оказалась сюрпризом, неожиданным подарком для своих родителей уже в позднюю пору их жизни, и поэтому, должна признаться, они во мне души не чаяли.
Его губы скривила едва приметная ироническая усмешка, и он сказал:
— Мне сдается, детство у нас с тобой сложилось по-разному.
— Еще бы! — Кэтрин весело засмеялась. — Я никогда не видела в те годы даже теннисного корта. Только по телевизору. А в реальной жизни впервые оказалась вблизи него, когда уже достигла отрочества, и…
— Я не это имел в виду, — перебил он ее. — Просто я пытаюсь представить себе, как бы не чаял во мне души мой отец, однако эта роль совершенно не увязывается с его образом. У него был совсем другой характер.
— Даже не знаю, что тут можно сказать, — ответила Кэтрин.
Джеймс прямо-таки обескуражил ее, ибо она никогда бы не подумала, что в их беседе могут всплыть такие сугубо личные темы. Неужели неписаные правила богатых людей не запрещают им отрицательно отзываться о своих родственниках?
Мужчина резко покачал головой; казалось, он вдруг осознал всю неуместность произнесенных им слов о своем отце.
— Прости, что я так высказался. — Застенчивость, появившаяся на его лице, в одно мгновенье растормошила дремавшее воображение женщины. — Вовсе не хотел показаться тебе таким сентиментальным.
На его месте она выбрала бы другое слово. Может быть, лучше подошло бы интроспективным, то есть занимающимся самоанализом, — вот черта, которую она неожиданно обнаружила минуту назад в своем новом боссе. Образ Джеймса, прорисовавшийся перед ней сейчас, не совпадал с его портретом, который давно запечатлелся в ее мозгу после прочтения многочисленных материалов о нем в прессе. До того как она встретила его в реальной жизни, он представлялся ей холодным и расчетливым человеком, который никогда не оглядывался на прошлое. Теперь же перед ней сидел добрый, обаятельный и в то же время волевой и властный мужчина, силу и способности которого невозможно было не заметить.
Поставив на стол тарелку, Джеймс облокотился на спинку стула и положил ногу на ногу; теперь он занимал абсолютно расслабленную позу и, казалось, ни о чем не думал. Пиджак его был расстегнут, ослепительно белая рубашка плотно облегала мускулистую грудь. Кэтрин скользнула глазами по всей его фигуре и вдруг почувствовала, что у нее стало пересыхать во рту. О боже! Неужели это ей просто пригрезилось? Или опять взыграло ее воображение? Нет, все было наяву: этот мужчина в полумраке комнаты и в такой вальяжной позе как две капли воды был похож на ее любимого киногероя — Джеймса Бонда!
— Кэтрин, а какой из твоих дней рождения запомнился тебе больше всего? — услышала она его голос, который тотчас вывел ее из сладостного полудремотного состояния.
Женщина сдвинула брови и задумалась. Действительно, какой?
— Полагаю, это был день, когда мне исполнилось восемь, — ответила она. — Мы праздновали его втроем совсем незадолго до смерти отца. В тот день в одном из предместий Аллентауна проводился карнавал. Не знаю, где отец достал деньги, но мы все отправились туда и пробыли там до позднего вечера. С папой и мамой я побывала почти на всех аттракционах, перепробовала десятки блюд, а под конец даже покаталась на маленьких пони, которые медленно ходили по кругу. Для девочки, никогда еще не видевшей живой лошади, это было настоящим суперприключением. Восторг в моей душе плескался через край. А какой любимый день рождения был у тебя?
— Шестнадцатый. Но у меня все было гораздо проще. Свое шестнадцатилетие я встретил в интернате в Швейцарии. Встретил в одиночестве. Мои родители не смогли прилететь, и я провел весь день один на безлюдных склонах гор, не испытывая никакого давления, не чувствуя за собой гувернантской слежки и не слыша заунывных родительских наставлений.
— В такой день и совершенно один? Наверное, тебе было так грустно!
— Вовсе нет, — ответил Джеймс. — В тот день, будучи полностью предоставленным самому себе, я впервые почувствовал, что мой юбилей не превратился в очередное лакмусовое шоу моей возросшей возмужалости.
Он произнес слово возмужалость с такой издевкой, что Кэтрин подумала: «Как же этому юноше удалось повзрослеть при таком давлении со стороны родителей?»
