Адальберт Штифтер - Бабье лето
Адальберт Штифтер - Бабье лето краткое содержание
Адальберт Штифтер
Бабье лето
О кротком законе
Роман австрийского классика Адальберта Штифтера «Бабье лето», вышедший в свет в 1857 году, на русском языке публикуется впервые. Трудно назвать другую книгу, столь явно не отвечающую нашему времени. Трудно назвать другую книгу, так глубоко ему необходимую. Для австрийской литературы это произведение имеет такое же значение, как для немецкой «Вильгельм Мейстер» Гёте, с которым оно связано многими нитями. Но, как и свойственно классике, это глубоко австрийское произведение перешагнуло границы своей страны и своей эпохи. Современники Штифтера меньше ценили этот, как и следующий его исторический роман «Витико» (1867), чем его новеллы (сборники «Штудии», 1844–1845 и «Пестрые камешки», 1853). Но потом, как написал в 1924 году в посвященной Штифтеру статье другой знаменитый австрийский писатель Гуго фон Гофмансталь, пришла следующая «современность», потом третья, а книга все больше открывалась в своей значительности[1].
Штифтер прожил неприметную жизнь, лишь несколькими чертами отозвавшуюся в его творчестве. Он родился 23 октября 1805 года в Оберплане (Богемия) в семье ткача. Посещал латинскую школу при бенедиктинском монастыре в Кремсе, изучал право, математику и естественные науки в Венском университете. Служил гувернером в знатных семьях (какое-то время в доме Меттерниха). Занимался не только литературой, но и живописью. После несчастной любви к Фанни Грейпль женился на бедной венской модистке, брак этот не был счастливым. Уже будучи известным писателем, он принял пост инспектора народных школ в Верхней Австрии. Был «консерватором» архитектурных памятников, то есть следил за их восстановлением и охраной. Тяжело больной (рак печени), он в припадке отчаяния покончил с собой 28 января 1868 года.
Если можно говорить о художественном произведении как о живом организме, наделенном своим отношением к миру, то книга, лежащая теперь в руках читателя, прежде всего внимательна. Все идет в этом романе своим бережным ходом. Завязка не содержит в себе ничего экстраординарного. Герой не «извлекается» из сложившейся жизни и обычных для него привычек. Сын состоятельных родителей из купеческого сословия, он занимается геологией и, отправившись в очередную летнюю экспедицию в горы, застигнутый по пути надвигавшейся грозой, попадает в одиноко стоящий дом, увитый розами. Этот дом становится для него не только кратковременным прибежищем, но притягательным магнитом на протяжении следующих лет.
Повествование ведется от лица героя, Генриха Дрендорфа, это его записки, в привычке к ведению которых он признается в самом начале. Герой — естествоиспытатель, он смотрит вокруг внимательным взглядом, измеряет глубину и рельеф горного озера, составляет схемы местности, иногда превращая эти схемы в рисунки и картины (след профессиональных занятий Штифтера живописью), которым, однако, не придает художественного значения. Цель у него другая: он хочет точно воспроизвести увиденное, понять его закон. И тот же характер имеет движение героя по жизни, его отношение к людям, предметам, к вещам. В тексте часто встречаются выражения вроде «я не совсем понял», «я не понимал, почему я раньше проявил так мало участия к его красоте» (речь идет о средневековом церковном алтаре). В каком-то важном смысле герой «Бабьего лета» похож на простодушного Ганса Касторпа из «Волшебной горы» Томаса Манна, также поставленного автором в ситуацию ученичества. Но если взгляд Т. Манна на своего героя не лишен иронии, то для Штифтера, как и в других романах конца XVIII–XIX века, получивших название «воспитательных» («Вильгельм Мейстер» Гёте, «Зеленый Генрих» Келлера), ученичество героя — единственно достойная позиция, и автор позволяет себе лишь изредка улыбнуться.
И сам роман не спешит, открывая перед читателем пространство за пространством (подробное описание дома роз, а потом и дворца Штерненхоф, равнинной Австрии, высокогорья). Он не приносит подробности в жертву концепции: многое достойно внимания и готово раскрыться.
Событий и персонажей немного: родительская семья — отец, мать, сестра героя; хозяин дома роз и близкие ему люди — как те, кто служит ему, его помощники, ибо они выполняют вместе с хозяином важные задачи, так и те, кто, как можно предположить, дороже ему всего на свете — Матильда, владетельница поместья Штерненхоф, ее дети — подросток-сын и красавица Наталия. Предположительность в оценке их отношений принципиальна. Герой знакомится с названными людьми, множество раз встречается с ними. Но не считает возможным задавать вопросы. В статье о Штифтере Гофмансталь писал, что среди многих других примет австрийской жизни Штифтер передал и сам характерно-австрийский тип беседы: расспрашивать тут не принято. Но суть дела для автора не только в этом. Суть в уважительном и терпеливом отношении ко всему вокруг. Парадоксально, но лишь ближе к концу романа герой узнает имя хозяина дома роз — до этого он именуется «мой гостеприимец». В главе «Сообщение», перед самой свадьбой Генриха и красавицы Наталии, этот самый обаятельный и таинственный герой как будто бы простодушного повествования спрашивает жениха: «Вы знаете, наверное, что я барон фон Ризах?» На что получает в ответ, что долго не знал, а потом узнал случайно. Генрих, не позволяя себе навязчивости, не задает вопросов. Больше того: услышав через открытое окно разговор хозяина дома и Матильды об их любви, он тотчас уходит из комнаты, считая нужным появиться в другом месте.
И сам молодой герой открывается читателю не через мысли и чувства, а через свое фактическое отношение к людям, вещам, природе. Его взгляд не погружен в себя, а замечает другого. Расставшись после мимолетной встречи, он фиксирует не только свой следующий шаг, но и совершенно неважный для повествования следующий шаг собеседника: тот не перестал быть ему интересен. Рассказывая об экспедиции, он каждый раз замечает, что заплатил рабочим и что они остались довольны. Движения души видны в поступках — иным способом они не выявлены. Собственные же чувства запрятаны так глубоко, что, кажется, неведомы и самому герою. Едва заметное их выражение косвенно: так, о муках ревности говорят лишь упоминания о других претендентах, в том числе и блистательных, на руку Наталии. Психологии же в романе почти нет. Лишь в самые решающие моменты кто-то из персонажей раскрывается, говорит о себе. В остальное время царит целомудренное молчание, о содержании которого должен догадаться читатель. Автор, как и герои, считал для себя запретным вторгаться в сокровенные уголки душ. Штифтер «показывает нам, — писал по этому поводу А. В. Михайлов, — что столь характерный для реализма XIX века психологизм с его вниманием к психологическим глубинам и эмоциональным нюансам человеческой психики был только одной возможностью реалистического искусства того времени, что можно было быть и проще и мудрее…»[2].
Внутреннее напряжение романа не в психологических сложностях и преодолении препятствий. В отличие от «Вильгельма Мейстера» Гёте, где героя учила сама жизнь, на пути Генриха препятствий почти нет. Внутреннее напряжение — в усилии всматривания, постижения. Правда, в широком смысле это качество прозы Штифтера связано с немецкой классикой — кардинальным представлением Гёте о том, что форма уже есть содержание и все внутреннее может быть замечено во внешнем.
В лице стареющей женщины, как в тронутой увяданием розе, Генрих учится видеть ее красоту. В настоящем заметны следы прошлого. В этом романе озабочены историей мест, селений, былыми владельцами заброшенных поместий, первозданным видом старинных церквей, полуразрушенных деревянных алтарей. Ризах и Ойстах, занимающийся вместе с хозяином восстановлением произведений искусства и просто старинных вещей, умеют видеть за наслоениями — подлинник, на поверхности — отпечаток смысла и глубины.
Несколько страниц романа посвящены описанию разрушенного временем Кербергского алтаря, в восстановлении которого принимает участие Ризах (в действительности это Кефермарктский алтарь XV века, спасенный от разрушения Штифтером). Маленькая старая церковь одиноко стоит на плоскогорье, к ней ведет безлюдная сельская дорога. Генрих слушает разговоры своих спутников о значении отдельных сцен алтаря и о законах старонемецкой деревянной резьбы. В былые времена, замечает его старший друг, эти законы и сцены были, вероятно, понятны всем, иначе зачем бы строились церкви в таких уединенных местах?
Сам Ризах неустанно собирает и хранит произведения искусства. На площадке лестницы в доме роз стоит статуя, к которой не раз возвращается внимательный герой. Но не менее важна ее история. Во время путешествия по Италии Ризах и его спутник нашли гипсовую фигуру, поразившую их красотой форм. Ряд признаков рождает подозрение, что красота эта имеет скрытое основание: под гипсовой оболочкой обнаруживается мраморная фигура времен античности. В этой фигуре скрыто, как постепенно раскрывается в романе, множество смыслов. Но прежде всего она самый наглядный пример той возможности постижения, перед которой, по Штифтеру, стоит человек. Постижение это дается нелегко: Генрих не один раз видит статую, пока наконец в предгрозовом свете она не поражает его.
