Лора Брантуэйт - Наш маленький Нью-Йорк
Эмили свернула обрезок ткани в шарик и запустила им в Скотта:
— Вот тебе! За некондиционные части тел!
— Оп! Вы только посмотрите на нее, она смеется! Хватит притворяться размазней! Я же знаю, что ты не такая…
— Скотт, дай мне теперь конкретный совет. У тебя великолепно получается с абстрактными вещами, а хорошая абстракция всегда отлично применима в конкретных условиях.
— Хорошо, давай я дам тебе короткий мастер-класс по применению жизненной философии собственно к жизни. Абстрактно: все будет супер. Конкретно: ты найдешь себе жилье. Абстрактно: если хорошенько поищешь, тебе непременно рано или поздно попадется оптимальный вариант. Конкретно… Как насчет поискать кого-нибудь в компаньоны? Может, это не совсем правильное соотношение абстракции и конкретики, но лучше я не умею.
— Жить с кем-то? — ужаснулась Эмили. — С чужим человеком?
— А почему это тебя так пугает? Ты, сколько я тебя знаю, жила с чужим человеком. И, как показывает итог этого мероприятия, то, что ты с ним спала, ничего, по сути, не изменило.
— А у тебя случайно нет знакомых, которые бы искали соседку?
— Каких-нибудь милых, воспитанных, непритязательных в быту людей с хорошим чувством юмора и университетским образованием? У меня есть такие знакомые, немного, но есть. Вот только никто из них не ищет себе соседку.
— Ну чего ты кипятишься?..
— Я ничего. Но мне кажется, что тебя одолевает соблазн полностью переложить на мои плечи ответственность за твою жизнь.
Эмили вздохнула.
— Ты прав, Скотт. Совершенно прав. Прости. Я допустила слабость.
— Человек слаб. Но ты — сильная. Так что выше нос. Записную книжку в руки — и вперед, обзванивать всех по очереди. Кстати, насколько я знаю, в газетах иногда тоже печатают подобные объявления.
— Спасибо, Скотт. За психотерапию, очередной урок, поддержку… в общем, за то, что ты — это ты.
— Ты знаешь, что я падок на лесть, и бессовестно этим пользуешься.
— Не надо подозревать меня в плохом.
— Ладно, это я так. Ворчу. И ухожу. Все. — Скотт обернул шарф вокруг шеи. — Обожаю осень. Обожаю промозглую слякоть…
— Ты извращенец?
— Нет, я поэт.
— Поэт-циник! Какое необычное сочетание качеств!
— Все. Ушел. — Скот чмокнул воздух в направлении Эмили и правда ушел.
И она снова осталась одна в пустом ателье. Хорошо, что у нее есть под рукой телефон, и на ее рабочем месте лежит один срочный заказ, и в шкафчике довольно кофе…
Еще один вечер, похожий на вчерашний, она не пережила бы.
4
У Тома Лероя выдалась неудачная неделя.
Или месяц.
Или, может быть, год?
Да нет, пожалуй, целая жизнь.
Он вздохнул и отложил бумагу — какой-то договор, которую держал в руках и разглядывал, не понимая ни слова. Да. Это все объясняет. Он что-то натворил в жизни предыдущей, и его послали в эту на исправительные работы. И очень хочется, вот именно сейчас, до зуда хочется сложить руки и пойти на дно, можно даже предварительно взобраться на Бруклинский мост, перелезть через ограждение и сделать последний шаг вперед…
Нет, это просто упаднические настроения. Хорошо, что сейчас не война, а то ему пришлось бы спасаться от праведного гнева своих же сослуживцев.
Нынешние сослуживцы на него не гневались. Точнее — уже бывшие сослуживцы. Они провожали его из офиса сочувственными взглядами. Говорили, что такой талантливый парень, как он, непременно найдет работу, и очень скоро, и зарплата у него будет даже выше, чем сейчас.
Ложь. Маленькая вежливая ложь, которая никого не сможет спасти.
Может, попробовать пойти ва-банк в игре с судьбой? Начать с завтрашнего дня новую жизнь? Можно, например, в этой новой жизни не говорить ни слова лжи. Выполнять все данные обещания. Не есть мяса. Медитировать. По два часа в день молчать, погружаясь в созерцание внутреннего мира. Что еще там принято у буддистов?!
— Том, ты скоро? — поинтересовалась Кэтлин, нависшая над перегородкой его соты как маленькая, крайней неприятной формы скала. Угрозы никакой, но смотреть не хочется.
Кэтлин — единственный честный человек во всем этом театре жизни. Она даже не пытается сделать вид, что сочувствует ему, переживает из-за того, что его грубо уволили… Нет, она искренне интересуется, скоро ли он освободит рабочее место.
А из-за чего, спрашивается, она его невзлюбила? Он никогда не переходил ей дорогу. Сферы их деятельности вообще не пересекались: она была преданным референтом босса, а Том — всего лишь одним из тридцати сотрудников отдела страхования физических лиц. Ее даже нельзя было заподозрить в какой-то изощренной женской мести за невнимание — она годилась ему если не в матери, то уж в тетки точно. Хотя кто их, женщин, знает?..
— Да, — намеренно односложно ответил Том.
— Давай скорее, — невпопад сказала Кэтлин.
— Разогналась, — сказал Том, обращаясь к настенному календарю, прикрепленному к перегородке напротив его лица.
Да. Он иногда хмелеет от наглости. В основном — в минуты потрясений. Полезное свойство. По крайней мере, ему не будет обидно, что он до конца терпел начальственное хамство. Она ему ведь даже не начальник…
— Что ты сказал?! — У Кэтлин вытянулось лицо, и она тут же стала похожа на… на альбатроса с разинутым клювом. Щеки пошли красными пятнами, которые теряли полтона яркости под слоем макияжа.
— Что слышала, — сказал Том с интонацией человека, который кого-то хочет успокоить.
— Ну и хам же ты… оказывается. — Кэтлин зло сверкнула глазками.
Том скомкал бумагу и по дуге отправил ее в мусорную корзину.
— Жаль, что ты не узнала меня с этой стороны раньше.
— За твою грубость и невоспитанность тебя и уволили, — бросила ему Кэтлин тоном строгой учительницы из образцовой школы и застучала каблуками прочь.
— А вот и нет, — сказал Том, ни к кому, даже к календарю, не обращаясь.
Его уволили за то, что он понравился дочке шефа.
Юная мисс Уотерфолд не просто забежала к папочке на работу, чтобы полюбопытствовать, как у него дела, и попросить пару тысяч на карманные расходы. Она пришла в компанию с идеально прямой спиной, гордо поднятой головой и оценивающим прищуром в глазах — для прохождения стажировки. Том понял впоследствии, что это была не ее идея, потому что страховой бизнес явно не был смыслом ее жизни и средоточием интересов. Возможно, она оказалась только жертвой обстоятельств, притесняемым чадом в доме отца-тирана, который заставил ее пойти учиться именно по этому профилю, проходить стажировку у себя под носом и явно вынашивал планы на старости лет передать в ее прелестные ухоженные ручки дела компании.
