Лора Брантуэйт - Наш маленький Нью-Йорк
Она впилась в него взглядом широко распахнутых глаз.
— Это же жизнь, а не кино. Здесь не должно быть как в кино. И я бы не хотел… Не хотел бы быть героем какой-нибудь трагедии или драмы. Вторым Ромео мне не стать. — И сразу, без перехода: — Я люблю тебя.
Она онемела. Это было видно по ее лицу.
— Да, Эмили Блант. Я очень-очень тебя люблю. Хотя ты сейчас и несешь горячечный бред… И пусть мы не герои века, я готов любить тебя, как во всех книгах писали, до конца моих дней.
— Том…
— Да. Любить наш маленький мирок. Делать его лучше. Прозрачнее. Светлее. Заботиться о нем. Жить в уютном уголке. Исколесить весь белый свет. Нарожать с тобой кучу детей. Вернуться в наш уголок. Построить для тебя дом. Подарить тебе остров или спутник Плутона… Я хочу всего этого. Наша жизнь — это очень-очень мало в масштабах Вселенной. Но это — самое важное, что у нас есть. И я люблю тебя. Это — самое важное, что есть у меня.
Она плакала. Вот и сказано главное, а она плачет… И слезы, как капли хрусталя… Красиво. Глаза блестят еще ярче. Том потянулся к ней, чтобы поцеловать. Она не позволила, удержала его, упершись слабой рукой в его грудь:
— Подожди, Том. Что, опять?!
Видимо, на его лице прозрачно отразились его чувства, потому что Эмили поспешно сглотнула и жарко сказала:
— Знаешь, я тоже тебя люблю.
И ее улыбка, которая растворилась в его поцелуе…
Такой улыбкой можно короновать короля всей Солнечной системы.
На следующий день в палату к Эмили заглянул Скотт. Точнее, сначала появился букет цветов, пышный, из лилий и роз. А потом уже — сам Скотт. Том был до утра, потом ушел на работу, и Эмили успела немного заскучать.
— Ну как ты? — бодро осведомился Скотт.
— Нормально. Привет.
— Привет. Болит?
— Ноет. Мне колют обезболивающее.
— Понятно. А настроение? Глазки блестят. Даже не ожидал.
— Все хорошо со мной, Скотт. — Эмили отчаянно пыталась понять, что не так.
— Цветы нравятся? Не знал, какие твои любимые.
Он говорит просто. Не пытается ее обаять, не подкалывает… Скотт смущается?!
На самом деле Эмили сама чувствовала себя перед ним немножко виноватой: все-таки друг передал ей свою сверхценную философию жизни, а она по ней прошлась, как по ступеньке к своему счастью. Он наверняка обидится, когда узнает, Эмили уже готовилась к этому. Но его поведение будило в ней какие-то смутные подозрения.
— Скотт, что случилось? — в лоб спросила она.
— В каком смысле? — Он хлопнул ресницами, но быстро скосил глаза в сторону.
— Ты сам на себя не похож. Что-то происходит. Говори уже начистоту. Миранда не выплатит мне страховку? Меня увольняют?
— Нет. У меня к тебе разговор на важную тему.
— На какую же?
— Я хочу тебя кое с кем познакомить. Для начала.
Эмили чувствовала, как расширяются от удивления ее глаза.
— Я сейчас. — Скотт суетливо выскочил за дверь.
И вернулся… в сопровождении очень миловидной женщины в элегантных очках.
На женщине был костюм, в котором невозможно было не узнать вкус Скотта и его руку. Но он держал ее за запястье. Не как клиентку.
— Это Элизабет, моя… моя будущая жена. Я тебе первой говорю. Все так неожиданно произошло, она пришла ко мне шить костюм для выступления на симпозиуме в Швеции, она лингвист и…
Эмили потрясенно молчала. Ее не хватило даже на простое «здравствуйте».
— Кажется, я много говорю того, что сейчас не самое важное. Перехожу к важному. Я понял, Эмили, одну важную штуку. И хотел с тобой поделиться. Пока не поздно. Ну… мало ли что там у тебя. Так вот про любовь. Знаешь, похоже, она все-таки есть, и от нее никуда не денешься. — Скотт краснел, но спину держал прямо, как никогда в жизни. — Вот.
— Я знаю, Скотт. Я теперь это точно знаю.
Эмили с мечтательной улыбкой откинулась на подушку и украдкой под простыней коснулась рукой живота. Надо будет обязательно спросить у врача: вдруг это все-таки уже свершилось?
Или им с Томом придется подождать еще пару лет?
А какая, собственно, разница, когда впереди у них — целая жизнь любви и счастья!
