Дороти Уильямс - Древо познания
И тут дверь отворилась и вошел Алекс.
— Я все же буду скучать по тебе, — ласково произнес он. — Но надеюсь, что хотя бы ты не будешь этого делать.
Она поспешно встала.
— Алекс? Зачем ты здесь? Мне кажется, мы уже все выяснили, — проговорила она голосом, дрожавшим от слез.
Он закрыл за собой дверь, подошел к ней, приподнял ее лицо за подбородок и поцеловал в губы. Это был ласковый, нежный поцелуй, но он обладал каким-то гипнотизирующим воздействием, противостоять которому не было никакой возможности. Да она и не собиралась этого делать. Она подняла глаза и с робкой надеждой посмотрела на него.
— Ты действительно хочешь меня? На самом деле?
Вместо ответа на вопрос он поцеловал ее еще раз. Но уже по-настоящему — искусно, умело, страстно и даже жадно.
Она легонько дотрагивалась до его лица, шеи, спины, дрожа от желания и страха. Когда он наконец оторвался от нее, она прошептала:
— Обычно я так себя не веду. Но ты… ты просто сводишь меня с ума. Как будто наваждение. Только о тебе и думаю. Не могу забыть твоих прикосновений.
— А я, думаешь, могу? Я сопротивлялся изо всех сил с того самого момента, когда приземлился воздушный шар… Все это время я пытался не думать о тебе. Мне и сейчас не следовало бы…
— Тогда почему же ты здесь?
— Потому что, как ты сказала, иногда позволительно совершать глупости.
— Так, значит, заняться со мной любовью, по-твоему, глупость?
Он провел пальцем по ее лицу, убрал со щеки прядь волос и тихо произнес:
— Я не хочу причинять тебе боль.
Она закрыла его рот рукой.
— Ты же не знаешь, что так будет.
— Не знаю.
— Ты что боишься, что я буду преследовать тебя своей любовью?
— Нет, — улыбнулся он.
— Я не буду тебе докучать. Не беспокойся. Я обещаю.
— Ты уже докучаешь.
— Но по тебе этого не видно.
— Согласен, — ответил он, но объяснять свою фразу не стал.
— Я не слишком искушена в…
— Да, — согласился он. — Знаю.
— Даже, можно сказать, совсем неопытна.
Вглядываясь в ее карие глаза, он беспомощно вздохнул. Она не уловила, что он сказал, и вновь ощутила поцелуй на своих губах, такой нежный и сладкий, что слезы навернулись у нее на глаза.
Слова были теперь ни к чему.
Впоследствии она не могла вспомнить, кто из них сделал первое движение: он ли нагнулся, она ли подняла голову, но через какие-то секунды они целовались так, как будто трехминутная сирена возвестила о конце мира и это последняя для них возможность насладиться друг другом.
— Какой вкус у твоих губ. Они пахнут яблоками! — выдохнул он, оторвавшись от нее.
Она подумала, закрывая глаза, что могла бы сказать то же самое про его рот, между тем как он, слегка покусывая, целовал ее шею, скользя вниз. Он спустился до самой ложбинки ее груди. Какой опустошающий это был поцелуй! Одновременно возбуждающий и терзающий. Каждый нерв ее тела казался обожженным, лицо горело так, словно она пять миль проскакала бешеным галопом.
Он поднял вверх ее руки и стянул с нее футболку. Лифчика под ней не оказалось. Взглянув на нее, он не смог сдержать вздох восхищения.
— О Боже, какая прелесть! — Он взял в руки ее груди и стал массировать чувствительные соски.
Ее пальцы с трепетом шли вниз по литым мускулам его тела, она все плотнее прижималась к нему. Эти прикосновения были болезненными, и она цеплялась за его рубашку, желая избавиться от стеснительной прослойки.
Нетерпеливыми движениями он стянул с себя рубашку и отшвырнул ее в сторону. Она упала на кровать.
— Наконец-то! — прошептала она, когда, уже обнаженный по пояс, он прижал ее к себе.
Каролину вновь изумило их несходство: его смуглая кожа рядом с ее золотистой; ее мягкие округлости и литая мускулатура его груди; его мужественность, так требовательно возбуждающая, и ее женственность, прячущаяся, но столь же требовательная.
— Как ты хороша! Во всем! — проговорил он, слегка отстраняясь и глядя на нее своими колдовскими зелеными глазами.
Потом он взял ее на руки и отнес на кровать. Отодвинув в сторону сброшенную им рубашку и сорвав последнее, что еще оставалось на ней, он снова стал поедать ее глазами.
Каролина посмотрела на него с робостью и попросила закрыть ей грудь простыней, но, когда увидела, с каким восторгом он на нее смотрит, сама сбросила белую ткань на пол и улыбнулась. Впервые в жизни она чувствовала себя совершенной. Ее груди, может быть слишком полные для ее хрупкой комплекции, были отзывчивыми и упругими, а кожа чувствительной и нежной.
Алекс подступил к ней и, захватив груди, взвесил их на ладонях. Он поцеловал каждую из них, потом взял в рот один сосок и стал, словно проголодавшийся ребенок, теребить его губами.
— Алекс! — Она застонала, взъерошив пальцами блестящие пряди его волос.
Между тем «младенец», отпустив одну ее грудь, переключился на вторую. Передышка длилась всего несколько секунд, и новая ласка возбудила в ней ни с чем не сравнимое желание, так что она откинула голову.
— Каролина… Красивая девочка… Прекрасная женщина… — шептал он загадочно.
Не отрывая от нее взгляда, он расстегнул шорты, быстро снял их и небрежным движением бросил в кресло.
— О Боже! — пробормотала она, открывая для себя его изумительную мужественность.
Она восхищалась Алексом и тогда, когда он был одет, но теперь не могла оторвать от него глаз. Вот только… У него все такое большое, а она такая маленькая! Ей сделалось страшно, ужас, словно заноза, проткнул радужный пузырь ее безмятежности.
— Какой ты огромный! — сказала она, когда он лег рядом.
— Спасибо, — усмехнулся он. — Но тебе нет нужды мне льстить.
— Ничего… — пролепетала она, между тем как он приподнялся на локте и изучающе заглянул ей в лицо.
— Не такое уж все и большое, — ласково сказал он. — И потом природа все замечательно устроила: она принимает в себя его, какой бы формы и размеров он ни был.
Каролина когда-то читала что-то похожее. Можно понадеяться, что это правда. Он не дал ей времени удивляться, а просто притянул к себе — его губы и руки прогнали ее страх. Ее тело чутко отзывалось на его ласки. Вот его пальцы погладили шелковистые завитки внизу ее живота, и острая волна томления всколыхнула все ее существо.
— Пожалуйста… — застонала она, притягивая его к себе.
Ее тело пронзительно кричало об избавлении, и она знала: он единственный, кто может ей его дать.
Стоя на четвереньках, он нагнулся над Каролиной.
— Что еще. Скажи, чего ты хочешь?
— Тебя! — застонала она, впиваясь в него ногтями.
Алекс маячил над ней, всей своей тяжестью опираясь на локти. Каролина только ахнула, когда он раздвинул ее ноги, однако давать волю нервам было уже поздно, потому что он вошел в нее. Боль была резкой, и она вскрикнула, но его стон совершенно заглушил ее крик.
