Сандра Даллас - Веселое заведение
Эмме не хотелось думать о том зле, которое она причинила Эдди, как равным образом о том, как могла навредить ей Эдди, если бы ей представилась такая возможность. Отогнав от себя эти мысли, она повернулась и быстро зашагала к обветшалому зданию вокзала. Солнце безжалостно сжигало все вокруг, и когда Эмма добралась до станции, с нее градом катился пот, а дыхание вырывалось из груди короткими, прерывистыми толчками. Переведя дух, она окинула взглядом южную сторону горизонта, но ничего, кроме высохшей желтой травы и растрескавшейся от жара земли, не увидела. Впрочем, Джону было еще рано появляться — прежде ему предстояло отделаться от Неда, а для этого было необходимо изыскать какой-нибудь удобоваримый предлог. Они с Джоном надеялись, что ему так или иначе удастся ускользнуть от Неда, оставив его дожидаться ее возвращения в Налгитасе. Но в самую последнюю минуту выяснилось, что Нед запланировал встретиться с ней в Джаспере, по причине чего имевшееся в их распоряжении время для побега автоматически сокращалось почти вдвое, а это не могло ее не нервировать. Вообще, с тех пор, как пришло письмо от Джона, она нервничала постоянно, поскольку знала, что Джону и Неду предстоит какое-то время находиться вместе, а при таком повороте событий достаточно было даже малейшей ошибки, чтобы расстроить дело или, того хуже, заставить Неда заподозрить подвох. Если бы жизнь Джона оказалась из-за этого под угрозой, она никогда бы себе этого не простила.
Она присела в тени здания рядом с разложенными на платформе вещами и подумала, что не прочь сейчас немного вздремнуть. Прошлой ночью в «Чили-Квин» она так и не смогла заснуть и вышла на кухню, чтобы заварить себе чаю, но потом подумала, что если станет растапливать очаг, то шум может разбудить Эдди или кого-нибудь из ее девиц. Не говоря уже о том, что Уэлкам, увидев в окне огонь, скорее всего, наведалась бы на кухню, чтобы выяснить, кто там орудует, и забросала бы ее вопросами. А вопросов Уэлкам, как, равным образом, ее испытующего взгляда, который, казалось, проникал в душу, Эмма опасалась. Отказавшись по этой причине от своего первоначального намерения, она открыла заднюю дверь и просидела час или два на пороге, глядя перед собой в темноту.
Упираясь затылком в стену здания, Эмма вдыхала напитанный запахом шалфея воздух и слушала басовитое жужжание пролетавших мимо жуков. Неподалеку зашуршало в траве некое существо, и она подумала, уж не гремучка ли это. Но не змей она опасалась. Она боялась Неда. Если он ее настигнет, то расправится с ней без всякой жалости. Эмма снова усилием воли отогнала мысли о Неде и взялась за шитье, но пальцы у нее были влажными от пота, и иголка скоро стала липкой. Эмма не без труда прокалывала ею материю, которая при этом едва слышно поскрипывала; эту желтую материю ей купил в Джаспере Нед. Отложив шитье, она, прикрываясь от яркого солнца рукой, еще раз оглядела прерию. Жара действовала на Эмму как сильное расслабляющее средство; несмотря на владевшую ею нервозность, она, прислонившись головой к стене, сама не заметила, как уснула.
Очнувшись от сна, который немного ее освежил, она первым делом задалась вопросом, сколько времени она проспала, но ответить на него не смогла, поскольку ее часы встали, а часы Тома она не заводила с тех пор, как уехала из Джорджтауна. Откинув крышку, она прочитала выгравированное на ее внутренней стороне посвящение. «Тому. На вечную память. 20 апр. 1868 г. Эм.». Это были золотые часы — дорогие и почти новые: фермеры редко носят золотые изделия. Конечно же, ей следовало оставить их дома, но она так и не смогла заставить себя с ними расстаться.
Эмма окинула взглядом находившиеся перед ней вещи, дотронулась до томика стихов, чуть сдвинув его в сторону, сложила рукоделие, после чего положила сумку с принадлежностями для шитья на отведенное для нее место. Джон часто посмеивался над ее тягой к порядку и аккуратности, но он не мог не признать, что своими успехами они в значительной степени обязаны педантичности Эммы и тому вниманию, которое она уделяла даже самым мелким деталям. Разложенные в строгом порядке вещи радовали глаз. Теперь Эмма была уверена, что, когда у нее будет лошадь, она сможет уложить седельные сумки и подготовиться к отъезду за каких-нибудь несколько минут.
Эмма съела кусок пирога с корицей, сложила салфетку и сунула ее в стоявший под платформой саквояж. Потом она снова принялась за шитье; еще раз проверила сделанные ею стежки, соединявшие разноцветные лоскутки в цельное полотнище, после чего сняла наметку. В тени депо было прохладнее, чем на платформе. Эмма сосредоточенно работала иглой, надеясь, что рукоделие позволит ей немного успокоиться, и набирала сразу по шесть, семь, даже восемь стежков. Оторвавшись от работы, она в который раз вгляделась в южный сектор горизонта и увидела в отдалении всадника, мчавшегося среди зарослей колючего кустарника, чьи листья в свете солнца казались почти белыми. Она воткнула иголку в ткань, вскочила на ноги и уже подняла было руку, чтобы помахать всаднику, но в самый последний момент решила подождать. Что, если это не Джон, а какой-нибудь ковбой или старатель? Это мог быть кто угодно — даже Нед. В самом деле, что, если Неду удалось вдруг разгадать их игру и он устремился за ней в погоню? Эта мысль заставила ее содрогнуться от ужаса, но уже в следующее мгновение она заставила себя успокоиться. Наверняка ничего дурного не произошло и Нед, как и было задумано, мчится сейчас в Джаспер. Он узнает о том, что она сошла в Уот-Чир, лишь через несколько часов, так что беспокоиться не о чем. Тем не менее она вернула принадлежности для шитья в сумочку, завернула свои вещи в узелок и засунула за пояс револьвер. После этого она вошла в здание вокзала и, застегивая на груди рубашку, осторожно выглянула из окна.
Всадника не было видно. Эмма проверила барабан револьвера, невольно думая о том, как ей быть в том случае, если вопреки всем ее предположениям в Уот-Чир приехал Нед. Сжав в руке револьвер, она крадучись двинулась вдоль стены и еще раз выглянула наружу в том месте, где от стены были оторваны доски. Теперь всадника было видно очень хорошо. Она сразу же его узнала и выбежала наружу, размахивая узлом с вещами. Джон ехал на отличной лошади вороной масти; вторая лошадь, предназначавшаяся Эмме, была привязана за поводья к луке его седла и скакала с ним рядом. Соскочив с седла прямо на платформу, Джон сжал Эмму в объятиях. Потом, чуть от нее отстранившись, он посмотрел на нее и сказал:
— А вот и ты, хвала господу. Когда я смотрел на тебя на вокзале в Налгитасе, мне прямо не верилось, что стоящая передо мной вялая, бесцветная женщина и есть моя Эмми! Ах, если бы ты только знала, каким одиноким я чувствовал себя эти две недели.
