Элизабет Уолкер - Странный каприз
Крейг удивленно моргнул.
— Моника знала, что я в городе. Она звонила мне на работу. Но ты права, она поступила безответственно.
Присцилла вздохнула.
— Теперь я начинаю искать козла отпущения. Оба мы чувствуем себя виноватыми и стараемся переложить вину на других. Лучше попробуем рассуждать логично. Когда должен был прийти поезд?
— В пять.
— Он пришел вовремя?
— Немного опоздал. Ненадолго.
Раздался звонок, и Крейг бросился к телефону. Он повернулся к Присцилле спиной; она не видела его лица и с нетерпением ждала слов, из которых могла бы понять, что произошло.
— Слава Богу! — выдохнул Крейг, и по щекам Присциллы полились слезы. — Ну, с ней все в порядке? — спросил Крейг после долгого молчания. — Хорошо. Спасибо. Сейчас приедем.
Дрожащей рукой он повесил трубку и обернулся. Лицо его просветлело, словно небо после грозы.
— Все хорошо. Все живы. — Он не мог продолжать, просто протянул руки к Присцилле и крепко прижал ее к себе. — Майкл на заднем сиденье машины играл с близнецами, — начал рассказывать он. — Он дал им какие-то мелкие предметы, и одна из девочек засунула игрушку в рот и подавилась. Майкл увидел, что она синеет и задыхается… Господи, ужас-то какой!.. Втроем они кое-как ее откачали и помчались в больницу. Они и сейчас там. Естественно, все перепугались насмерть, а Майкл… он, бедняга, во всем винит себя и страшно расстроен. Но теперь с малышкой все в порядке, а Майклу дали успокоительное. Звонил Перси и очень извинялся за то, что они не позвонили раньше.
Присцилла кивнула, уткнувшись головой ему в грудь.
— Позвони в полицию, скажи, что все выяснилось, — проговорила она.
— Да, сейчас. — Он прижал ее к себе еще крепче, затем отпустил и, достав из кармана носовой платок, вытер ей слезы. — Странный ты человек, — заметил Крейг с грустной улыбкой, — до сих пор была спокойна и собранна, а теперь, когда все хорошо кончилось, плачешь. Но это лучше, чем, как я, метаться из угла в угол и строить самые дикие предположения. Прости, что я так по-дурацки себя вел.
Присцилла улыбнулась сквозь слезы.
— Ты не можешь вести себя по-дурацки. Однако должна тебе заметить, что Перси постригся и сейчас выглядит вполне респектабельно.
— Знаешь, когда близкий тебе человек в опасности, ты словно теряешь рассудок. Сейчас я снова в своем уме и понимаю, что Перси — нормальный человек, не способный причинить зло ребенку. Какой ужас, — добавил Крейг, покачав головой, — я думал, что у меня нет предрассудков, а, оказывается, в глубине души сужу о человеке по тому, как он выглядит!
— Ну, Перси никогда не был образцом здравого смысла, — улыбнулась Присцилла, смахивая слезы с глаз. — Значит ли это, что ты победил предрассудок против моей шляпы?
Крейг рассмеялся и сжал ее в объятиях.
— Любовь моя, носи что хочешь! — воскликнул он.
Майкл встретил их в приемном покое больницы. Глаза у него покраснели, но при виде отца он заморгал и храбро попытался улыбнуться.
— Плачь, сынок, не стесняйся, — успокоил его отец, обнимая за плечи. — У тебя сегодня был тяжелый день. Но винить тебя не за что. Это просто несчастный случай, слава Богу, что все обошлось.
— Я не знал, что младенцам нельзя давать мелкие вещи, — всхлипнул Майкл. — Откуда мне знать, что она сунет монетку в рот?
— Конечно, ты не мог знать, — вмешалась Присцилла. — Если хочешь, завтра мы съездим в Чарльстоун, и ты убедишься, что с малышкой все в порядке. — Она повернулась к Перси и Мэри Бет за подтверждением своих слов.
— Конечно! — улыбнулась Мэри Бет — бледное лицо ее еще хранило следы пережитого страха. — Мы ведь уже говорили Майклу, что он ни в чем не виноват. Эта Полли все тащит в рот! Господи, как мы испугались! Простите, Крейг, что мы не сообразили позвонить вам раньше. Вы, наверно, волновались!
— Не беспокойтесь обо мне, — мягко ответил Крейг. — Слава Богу, что все хорошо кончилось. И спасибо за то, что встретили Майкла.
— Я поехала с Перси, чтобы посидеть в машине, если он не найдет места на автостоянке, — объясняла Мэри Бет. — А девочек мы взяли с собой, чтобы им не было страшно одним.
Распрощавшись с Перси и Мэри Бет, они втроем вышли на улицу. Присцилла старалась не встречаться взглядом с Крейгом.
— Майкл, ужинать хочешь? — спросил Крейг, когда они сели в машину.
— Нет, я устал. Хочу спать.
— Ну, мне, кажется, пора, — начала прощаться Присцилла, но Крейг остановил ее.
— Поедем вместе.
— Я не уверена, что сейчас самое подходящее время…
Перегнувшись через Майкла, сидевшего между ними, Крейг положил руку ей на плечо.
— Я хочу с тобой поговорить.
Присцилла кивнула в знак согласия.
Когда они выехали на Луисбург-сквер, Майкл уже крепко спал. Крейг внес его в дом на руках; Присцилла заперла машину и, взяв чемодан мальчика, пошла за ними. Квартира, где она не была уже несколько месяцев, показалась ей на удивление знакомой. Хорошо помнила она и кровать, которую купил у нее Крейг, — похожую она поставила в спальне его деревенского дома. Крейг отнес Майкла в его спальню, а Присцилла отправилась на кухню, чтобы приготовить выпить чего-нибудь покрепче.
— Присцилла! — окликнул ее Крейг, остановившись в дверях кухни. — Ты ведь не лгала тогда на приеме? Ты действительно потомок первых поселенцев? — Его слова звучали скорее утвердительно, чем вопросительно.
— Я могу проследить свою родословную вплоть до Джона Олдена и Присциллы Муллинз. Поэтому родители и назвали меня Присциллой, а жаль.
— А мне нравится твое имя. Оно тебе подходит. — Он взял из ее рук стакан. — Спасибо.
Вернувшись в гостиную, оба они со вздохом облегчения сели рядышком на софу.
— В нашем роду было немало бунтарей и чудаков, — задумчиво заговорил Крейг после долгой паузы, — но к двадцатому веку все это как-то выветрилось. С детства мне внушали, что быть не таким, как все, страшнее смерти. Не знаю уж, почему то, что было достоинством в прошлом или позапрошлом веке, ныне воспринимается как непростительное нарушение общественных приличий. Но скажу тебе по секрету, Присцилла, — он с улыбкой повернулся к ней, — за все эти приличия я никогда не дал бы и ломаного гроша!
— Я так и думала, — шепнула Присцилла, кладя голову ему на плечо. — Все эти рассуждения о правилах приличия — пустой звук. Есть только люди, чье одобрение ты хочешь заслужить или не хочешь. Однажды — мне было лет тринадцать — меня выгнали из класса за разговоры. Я болтала не больше других, но учителю, видно, захотелось наказать меня для примера остальным. Не знаю уж, чего он хотел добиться, но вышло для него же хуже. До того я была этакой пай-девочкой, а тут подумала: «Какого черта! Как я ни стараюсь быть хорошей, все равно мне достается! Не лучше ли стать плохой?» Мне тогда было очень обидно.
