Элизабет Уолкер - Странный каприз
Присцилла медленно кивнула.
— Да, наверно… Что я говорю! Конечно, ты мне нужен, иначе я не сидела бы здесь рядом с тобой! Просто… Крейг, я не привыкла нуждаться в ком-то, от кого-то зависеть. Я… мне страшно. Я всю жизнь полагалась только на себя. — Она облизнула губы и выдавила из себя неуверенную улыбку. — Ведь каждый человек в конечном счете может полагаться только на самого себя. Как бы ни любили тебя окружающие, все равно они другие, и свои интересы им дороже. И в конце концов тебя неизбежно постигнет разочарование.
— Не постигнет, если ты не ждешь невозможного. Мы с тобой, Присцилла, вышли из возраста больших ожиданий. Мы знаем, что человек может выжить в одиночку — только жизнь у него будет невеселая. Грустно, когда не с кем поделиться ни радостью, ни горем, не у кого в трудную минуту спросить совета, не от кого услышать слова поддержки и одобрения. — Он скользнул обратно в ванну и обнял ее за плечи. — Или я прошу слишком многого?
Присцилла подняла на него тревожные глаза.
— Не знаю, Крейг. Правда, не знаю. Надеюсь, что нет.
Крейг почувствовал, что она дрожит, несмотря на горячую воду и тепло его тела.
— Не пора ли нам домой? — спросила она, протягивая руку за кимоно.
Крейг вздохнул.
— Пошли. Я захвачу шампанское.
Присцилла вышла из душа обнаженной и направилась к кровати, где уже свернулся калачиком рыжий котенок. Она сняла его с подушки и уложила к брату — в корзинку возле гардероба.
— Я не разрешаю им спать в моей постели, — заметила она.
— Приятно слышать, — отозвался Крейг.
Он, облаченный в бело-голубое кимоно, наполнял бокалы. После ванны прошло уже минут десять, но он все еще ощущал тепло и приятную расслабленность во всем теле. Крейг протянул бокал Присцилле, та отпила глоток, легла на живот на кровать и жестом пригласила Крейга сесть рядом.
— Тебе понравилась ванна? — спросила она, изучая его взглядом.
— Да, отлично расслабляет.
— А в сон тебя не потянуло?
— Разве я выгляжу сонным?
Лениво улыбнувшись, он лег рядом с Присциллой. Бокал Крейг поставил на столик — руки нужны были ему для других целей. Он гладил Присциллу по плечам, спине, ягодицам и стройным ногам. Она приподнялась на локтях, чтобы Крейг смог прикоснуться к груди — что он немедленно и сделал. Присцилла поставила бокал на столик и перекатилась на спину, открывшись для Крейга во всем великолепии своей красоты.
Ее искусные пальцы ласкали его спину, плечи, грудь, и вскоре приятное тепло в теле сменилось обжигающим жаром. Наклонившись, Крейг поймал губами ее сосок, Присцилла застонала от наслаждения, и этот стон пробудил в нем немыслимое прежде желание. Он чувствовал, как твердеет сосок под его настойчивым языком, как вся она раскрывается ему навстречу, словно прекрасный цветок навстречу солнцу, страстно желая его любви.
Присцилла прижалась к Крейгу и ритмично задвигала бедрами — и словно опаляющий вихрь охватил его! Крейг перекатился на живот, придавив Присциллу своей тяжестью. Что-то бормоча, он целовал ее в глаза и в раскрасневшиеся щеки.
— Давай же! — воскликнула Присцилла — и два желания, две страсти слились воедино.
Не было больше ни гостиницы, ни Бостона, ни леса за окном, ни звезд на небе. Остались только мужчина и женщина, спаянные страстью, не помнящее ни о чем, кроме своего волшебного единства.
Тело Крейга напряглось в сладкой муке, сердце ускорило бег, и в этот миг, за секунду до сладостного освобождения, ему почудилось, что уста Присциллы произнесли: «Я люблю тебя».
Что это было? Действительно ли признание в любви? Безмолвный вздох, его воображением обращенный в слова? Или все это ему просто почудилось?
Она лежала, закрыв глаза и крепко обняв Крейга, и губы ее были сомкнуты. Крейг безмолвно молил ее повторить эти слова, но она лежала молча, счастливая в его надежных объятиях.
Крейг погладил ее по голове.
— Мне пора, — грустно сказал он, — иначе я засну здесь.
Присцилла удивленно раскрыла глаза.
— Ах да, — прошептала она, и Крейг заметил на длинных ресницах слезы. — Понимаю. Ты хочешь вернуться к себе.
— Я не хочу! Но приходится. — Присцилла разжала руки, и он приподнялся. — У нас с тобой еще много ночей впереди.
К его удивлению, Присцилла вдруг села на кровати, завернувшись в одеяло. Щеки ее пылали.
— Крейг, скажи правду: я нужна тебе только потому, что ты расстроен из-за Майкла? — дрожащим голосом спросила она.
— Вовсе нет. — Он сел рядом и обнял ее за плечи. — Ты нужна мне всегда. Но особенно теперь, когда мне тяжело. Ты очень помогла мне, Присцилла. Я никогда этого не забуду.
— Спасибо, — сухо ответила Присцилла, но я не прошу твоей благодарности.
— Благодарность не единственное, что я к тебе чувствую. Но во всем остальном нам еще предстоит разобраться. Мы слишком мало знаем друг друга. Нам понадобится время.
— Да. Может быть, много лет. — Она поежилась под одеялом. — Ну что ж, пора спать.
Крейг почти ненавидел себя. Он не может, не имеет права оставить ее одну, обиженную, после всего, что произошло между ними. Но он не мог придумать, чем ее утешить. Черт, как несправедливо устроена жизнь!
— Спи, а завтра утром мы с Майклом приготовим тебе завтрак, — сказал он, улыбаясь с наигранной бодростью.
— Звучит заманчиво! — со столь же показным энтузиазмом ответила Присцилла. — Спокойной ночи, Крейг.
Присцилла была изумлена и напугана. Неужели она в самом деле произнесла это… эти слова? Неужели до сих пор она отказывалась сознаться самой себе, что… Нет, нет, это просто случайное восклицание в миг экстаза. Да и произнесены были эти слова так тихо, что Крейг наверняка не слышал.
Но все-таки — любит она Крейга или нет? Конечно, любит — как друга. Так же, как Перси или Мэри Бет. Он ведь сам сказал, что она ему небезразлична? Ну так вот, это то же самое. Он ей небезразличен, только и всего. И вряд ли он это слышал. Не тот был момент, чтобы отвлекаться на посторонние звуки. Она сама-то услышала случайно.
И как только Крейгу хватило наглости указывать, как ей надлежит одеваться? Разрази ее гром, она будет носить все, что ей нравится! Присцилла в ярости стукнула кулаком по подушке. Но злилась она не на Крейга, а на саму себя, почувствовав вдруг, что экстравагантные костюмы потеряли для нее всю привлекательность. Это он во всем виноват, со злостью думала Присцилла. Ей еще повезло, что он не приказал ей отныне и навеки нарядиться в черную рясу!
А со зверями что делать? Нельзя же взять и посадить в клетку попугая, который всю жизнь свободно летал где хотел! Хомячка-то убрать можно: его утренние вокальные упражнения раздражали Присциллу не меньше, чем Крейга. И вообще от него никакой радости: сидит себе, грызет что-то… Может, отдать его в живой уголок? Там ему будет хорошо. Попугай и хомячок достались Присцилле полгода назад от подруги, уехавшей в Монтану, — она не хотела брать с собой животных.
