Елизавета Горская - Милая любовь (СИ)
- Я с тобой, - после легкой заминки произнесла Ксюха. - Помогу, чем смогу.
- Я знала, что могу на тебя положиться, - похлопала я ее по плечу.
Подняла глаза и увидела входящего в столовую Арсения Валерьевича. Он
улыбнулся мне - весело, по-доброму - и сделал жест рукой, приглашая подойти к
нему. Я нахмурилась. Хм. Это что-то новенькое.
- Мила, я могу поговорить с вами наедине? - спросил он, когда я приблизилась к
нему.
Неуверенно кивнула. Как-то странно все это. Или он клюнул на меня? Так
быстро? Вот удача!
Я улыбнулась своим мыслям. Арсений Валерьевич, заметив мою улыбку,
насмешливо вздернул брови.
- Я вижу, Мила, у вас сегодня хорошее настроение?
- Да уж!
- Надеюсь, оно станет еще лучше, если я сообщу вам, что готов заниматься с вами
в течении этого года.
Я сглотнула.
- Но вы же говорили, что... у вас нет времени.
Он улыбнулся. Я замерла, пораженная - настолько теплой и доброй была эта
улыбка.
- К счастью, у меня изменились обстоятельства. И я готов уделить вам столько
времени, сколько понадобится, чтобы наверстать упущенное.
- Вы уверены?
- Конечно, я уверен, - рассмеялся учитель. - Мне жаль, что пришлось отказать вам
в прошлый раз. Надеюсь, вы не сильно обиделись на меня за это?
Я отрицательно покачала головой. Чертов комок застрял в горле, и слова не шли с
языка.
Арсений Валерьевич как-то странно посмотрел на меня. Под его изучающим
взглядом я невольно покраснела - стыд опалил щеки, шею, у меня даже уши
горели.
- С вами все в порядке, Мила? Вы... какая-то необычная сегодня.
- Да, все хорошо, - выдавила я из себя улыбку.
Я отвела взгляд, рассматривая ребят за спиной учителя, лишь бы не встречаться с
ним глазами.
- Тогда я жду вас сегодня после пяти. Вам удобно?
- Да. Я приду.
Сделав над собой усилие, я все же посмотрела на Арсения Валерьевича и
натолкнулась на его задумчивый взгляд.
- Хорошо, - кивнул он, вновь став серьезным. - Я буду ждать.
И развернувшись, ушел. А я стояла и смотрела ему в след, пытаясь понять, что я
чувствую. Угрызения совести мне неведомы. Симпатии как таковой я к нему не
испытывала. Тогда почему я краснею и сказать толком ничего не могу? Я
презирала себя такую - хлопающую ресницами и алеющую от одного его взгляда.
Черт побери, Мила! Возьми себя руки. Все складывается как нельзя лучше.
Арсений Валерьевич поможет мне с учебой, а я прощупаю почву и, когда
представится подходящий момент, соблазню его или спровоцирую на какой-
нибудь безумный поступок и выиграю тем самым спор с Перовой. В результате,
убью двух зайцев. А потом преспокойненько съеду от мамы на съемную квартиру,
как и мечтала. Буду учиться в мастерской Марининой и жить самостоятельно, не
завися ни от кого.
И все же на душе скребли кошки. Препаршивые ощущения.
- Ну что, - вскинула я брови, доставая учебники и тетрадки, - с чего начнем?
- С начала, - улыбнулся Арсений Валерьевич и протянул мне листок бумаги. -
Здесь все, что вы должны знать на зубок. Правила и прочее. Срок - два месяца. А
пока перейдем к литературе. Что из произведений классиков вам особенно
нравится?
- Ничего, - ответила я просто.
Глаза учителя слегка расширились.
- Совсем?
- Совсем.
- Ладно. - Арсений Валерьевич вынул какую-то книгу из ящика и открыл ее на
месте, где была заложена веточка какого-то засушенного растения.
Хм. Да наш учитель романтик. Или гей...
- Подарок девушки, - пояснил он с грустной улыбкой, видимо уловив мое
замешательство.
- Понятно.
Значит, не гей. Хоть это выяснили.
- Она умерла, - сглотнув, произнес он и протянул мне книгу.
Я вздрогнула. Книга с глухим стуком плюхнулась на парту. Я встретила взгляд
учителя и вдруг осознала, насколько нелегко ему далось это признание. Неужели...
неужели он чувствует то же, что и я?
- Она болела? - тихо спросила я.
- Рак, - без каких-либо эмоций произнес он.
- И когда это произошло?
- Семь лет назад... - Учитель горько усмехнулся. - Я до последнего верил, что она
выживет. Казалось, я боролся за нее... и вместо нее. Ей на тот момент было уже все
равно.
Он говорил отрешенно, без каких-либо признаков раздражения или злости. Мне
бы его самообладание. При малейшем упоминании о смерти отца я приходила в
бешенство. Мне хотелось заткнуть всем рты, чтобы не слышать. И вырвать из
груди сердце, чтобы не чувствовать...
- Простите...
Рыдания подступили к горлу, и я сглотнула, закусив губу. Затем, не выдержав,
сорвалась с места и выбежала из кабинета. Прислонилась к стене, спрятала лицо в
ладонях. Лишь усилием воли мне удалось сдержаться и не заплакать. Я не могу... Я
обещала...
- Мила... - рука учителя приятной тяжестью легла на плечо. - Я не хотел...
бередить ваши раны.
Я отняла руки от лица, встретила его полный боли взгляд, не удержавшись,
спросила:
- А ваша рана... она уже зажила?
Арсений Валерьевич тяжело вздохнул.
- Боюсь, Мила, такие раны не заживают. Я просто живу с этим и все.
- Но как? Ведь это так... больно?
- То, что не убивает нас, делает нас сильнее. Фридрих Ницше, - добавил он с
улыбкой в ответ на мои сдвинутые брови. - Мне помогают книги, музыка...
Классическая музыка, - вновь улыбнулся учитель, наблюдая за тем, как я
скривилась. - В какой-то момент понимаешь, что ты не один со своим горем.
Миллионы людей теряют кого-то и чувствуют тоже самое, что и ты. Это... не
утешает, нет. Просто пропадает ощущение... своей уникальности, зацикленности
на себе.
- Вы считаете, что я... эгоистка?
- Мы все эгоисты - в той или иной мере. Горе же порой способствует нашей
обособленности от других, толкает к одиночеству, злобе. Но мы не одни, Мила... -
Внезапно его глаза засверкали, словно он что-то задумал. - Знаете, что... На
следующей неделе мы съездим с вами кое-куда. Это будет частью вашего обучения.
Хорошо?
- Хорошо.
Я была заинтригована.
Я зубрила на перемене очередное задание Арсения Валерьевича, когда
почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Подняв голову от учебника, я
