Тесс Стимсон - Цепь измен
— Ну, Бога ради, Бэт! — восклицает Уильям пятью минутами позже. — Если она оставила пса у соседей, значит, она определенно куда-то направилась. Она что-нибудь с собой прихватила?
— Например?
— Ну, не знаю! Для начала серебристые кроссовки — она же их практически не снимает! И этот чертов желтый рюкзак.
С телефоном в руке бегу наверх и распахиваю шкаф. Вздыхаю с облегчением. Уильям прав: Кейт прихватила половину своих любимых вещей.
— Она их взяла. И еще косметичку. И джинсы «Дизель», которые я подарила ей на прошлый день рождения…
— Черт побери, мне не нужна инвентарная опись. Ладно, теперь мы знаем, что она сбежала. И у меня есть кое-какие догадки относительно того, куда она отправилась. Она приставала ко мне перед отъездом, требовала отпустить ее в гости к Флер.
— Но ведь Флер в Париже!
— Я в курсе. Дай мне номер, я позвоню и надеру ей задницу. Поверь мне, она вернется домой ближайшим поездом.
Устало опускаюсь на край кровати, зажав телефонную трубку между колен. Слава Богу, Уильям такой разумный. Слава Богу! Он прав. Ну конечно же, он прав. Похититель не дал бы Кейт отвести Каннеля к Франкам! Она просто-напросто сбежала из дому. Уехала к Флер в Париж. Уильям отругает ее, и она вернется домой ближайшим поездом.
А через минуту он перезвонит и скажет, что она у Флер в полной безопасности.
Через двадцать минут, когда он так и не перезвонил, я снова начинаю изводиться. Встаю и убираю чистое постельное белье, стараясь держать в узде свою фантазию. Может быть, у Лавуа просто занят телефон.
Расправив покрывало, спускаюсь вниз, кормлю Каннеля и поливаю цветы. Я говорила с Уильямом почти час назад. Если бы у Флер ее точно не было, он уже обязательно перезвонил бы. Наверное, он все еще старается дозвониться до Лавуа. Отсутствие новостей — тоже новость. Может, они повели Кейт куда-нибудь на ужин. Незачем видеть кругом зловещие предзнаменования.
Проходит еще час. Оставляю на мобильном Уильяма тревожное сообщение и в беспокойстве бесцельно слоняюсь по темному дому, выравнивая картины и корешки книг. Все моя вина. Если бы я осталась дома на выходные, заставила Кейт разумно взглянуть на ситуацию с Дэном…
Подпрыгиваю, услышав телефонный звонок, но это всего лишь Этна. Обещаю перезвонить утром и кладу трубку — вдруг Уильям как раз сейчас пытается до меня дозвониться?
В Париже только полночь, успокаиваю я себя, набирая номер Лавуа. Я должна знать, что моя дочь в безопасности! Известно, что на континенте позже ложатся спать.
Пять минут спустя страх стремительно сменяется яростью.
— Господи, Бэт! Прости, ради Бога. Кейт у Флер. Я собирался тебе перезвонить…
— Уильям, Бога ради! Я же места себе не находила. В итоге пришлось позвонить Лавуа и вытащить их из постели! Что, черт побери, ты там…
— Послушай, я же сказал, извини! Тут кое-что произошло.
Меня захлестывает такой гнев, что я не сразу обретаю дар речи.
— Кое-что поважнее, чем твоя дочь?
— Слушай, с ней все в порядке, а это главное. Через денек-другой она будет дома…
— Через денек-другой? — кричу я. — Когда? Что она там делает? Ты уверен, что она в порядке?
— Слушай, Бэт. Мне нужно идти. Поговорим завтра.
Он отключается. Непонимающе смотрю на телефон. Наша дочь сбежала во Францию! Что же он за отец такой? Ему все равно?
Но почему-то его душу не терзает чувство вины.
Вздрагиваю от звука открывающейся задней двери. Каннель тут же подскакивает и заливается лаем. На пороге кухни возникает человек, которого я меньше всего ожидала увидеть.
— Бэт, прошу, выслушай меня, прежде чем вышвырнуть вон, — умоляет он. — Я должен сказать тебе кое-что очень важное.
Сжимаю в кулаке таблетки. Горсточка яда. Бог свидетель, я не желаю их принимать. Я знаю, что от них будет.
А еще я прекрасно знаю, что будет, если их не принять.
Кейт я нужна в здравом рассудке. С тех пор как Уильям говорил с ней по телефону, прошло три дня. А она до сих пор не объявилась. Я должна ехать в Париж и разыскать ее. В кои-то веки должна стать матерью, в которой Кейт нуждается и которую заслуживает.
Теперь меня не бросает из крайности в крайность: я просто существую во всех крайностях одновременно. Отчаяние, мания и кувыркающаяся, клонящаяся куда-то реальность. Водяные духи в ванной; лицо Иисуса в куске стилтона[34]. Я больше так не могу, не могу все это контролировать.
Глотаю таблетки и запиваю большим глотком воды.
В горле спазм. Не могу проглотить. Раздуваю щеки, держу таблетки и воду во рту. Я не могу этого вынести — сдаться туману, потерять все, ради чего стоит жить. Тем более теперь, после того как Дэн…
Может, я дура, что поверила ему. Может, это лишь очередная ложь. По крайней мере, нужно сказать Уильяму. Предупредить его.
Глотай же!
Кашляя и задыхаясь, склоняюсь над кухонной раковиной и выплевываю таблетки. Неудача наполняет мой рот — горше, чем лекарства.
Откинув с лица запястьем волосы и открыв кран, наблюдаю, как последние пилюли закручивает водоворот. Ну и ладно. Назад дороги нет.
Поднимаю глаза: в дверях стоит мать Уильяма.
— Разумеется, я поеду с тобой, — заявляет Энн.
— Ты уверена, что достаточно хорошо себя чувствуешь?
— В данный момент да, — отвечает она, забирая чайник у меня из рук, — и, если честно, дорогая, мне терять нечего.
Медленно подплываю к стулу, пока Энн хлопочет на незнакомой кухне, словно это ее дом, а не мой. Беспомощно наблюдаю за ней.
— Не знаю, сколько придется пробыть там…
— Не волнуйся, милая. — Она кивает в направлении маленькой синей сумки с эмблемой британских авиалиний возле входа. — Там у меня все, что потребуется, и я не побрезгаю постирать всякую мелочовку в тазике, если надо.
Энн ставит на стол две чистые кружки и разогревает чайник. Она такая аккуратная и опрятная в своей кремовой блузке и твидовой юбке до середины икр. Я знаю, что она пережила уже две химиотерапии, но ее серебристые волосы по-прежнему идеально уложены, а скромный макияж безупречен. Единственная уступка болезни — старинная, с серебряным набалдашником тросточка. Уверена, когда мы доберемся до Парижа, все вещи Энн явятся из сумки в первозданном виде: слаксы — неизмятыми, как только что из химчистки, рубашки — хрустящими, щеголяющими полным набором пуговиц, туфли — начищенными до блеска, с газетными вставками, тщательно упакованными в индивидуальные холщовые мешочки, чтобы их безупречные шпильки не испортили одежду. Даже до рождения детей не было случая, чтобы я путешествовала без двух раздутых, потрепанных чемоданов, и, как бы тщательно я ни складывала вещи, все, что я потом распаковываю, походит на смятые коврики из мешка с гуманитарной помощью.
