Белинда Джонс - Я люблю Капри
— Семь смертных грехов, — говорит он. — Хочешь, остановимся здесь?
Я ошарашена. Хочу ли я остановиться в тайном любовном гнездышке Греты Гарбо с самым сексуальным мужчиной на свете? Мои глаза становятся, как плошки.
— Д-да! Было бы здорово!
— Подожди здесь, я спрошу, есть ли у них свободные комнаты.
Меня немного разочаровывает множественное число этих самых комнат. — От граппы, дождя и беготни голова у меня совсем пошла кругом. Я радостно улыбаюсь и кружусь на месте от нетерпения. Но возвращается Люка, и вид у него понурый. — Ничего, — говорит он. — Придется идти в город.
Я стараюсь не выказывать разочарования и внутренне готовлюсь снова выйти под дождь. Мы как раз с трудом открываем ворота, когда сзади раздается голос:
— Синьор!
Женщина машет нам рукой от главного здания.
— Одна пара через час уезжает Если вы вернетесь через два часа, я могу сдать вам их комнату.
— Но нам нужно две комнаты, — напоминает Люка.
Я неожиданно для себя встреваю:
— М-м-м..
Люка оборачивается ко мне.
— Мы могли бы… м-м-м… было бы так здорово переночевать здесь, и еслибы мы, например…
— Там две кровати, — объявляет женщина, избавляя меня от необходимости мычать дальше.
Люка смотрит на меня, ожидая решения.
Я киваю.
— Тогда мы ее берем! — улыбается Люка.
— Возвращайтесь к восьми.
— Grazie mille!
Люка берет меня за руку, и мы проскальзываем в ворота.
— По-моему, ты не та Ким, которую я встретил на Капри. Может, расскажешь, что с тобой сегодня случилось?
Я так и делаю. То есть рассказываю.
Ну, конечно, не все.
Я не рассказала ему, что узнала, как мальчик по имени Люка однажды влюбился в девочку по имени Ким.
Я звоню маме перед ужином и успокаиваю ее известием, что я не утонула и не довела Розу до могилы. Она с облегчением вздыхает по обоим поводам и восхищается, узнав, что мы остановились на Вилла Чимброне.
— Вам повезло, что вы сумели добыть сразу две комнаты, — замечает она. — Это особенное место — обычно там все места забронированы за несколько месяцев вперед.
Я не разрушаю ее иллюзий. Мне самой страшно думать, что сегодня нам с Люка предстоит ночевать в одной комнате, не хватает еще сказать об этом маме. И все-таки я наслаждаюсь ощущением, что на совместном ужине наш вечер не кончится. Так приятно знать, что Люка не выпалит вдруг «Ну, пока!», не запрыгнет в такси и не оставит меня одну, несчастную и немного обманутую, на растерзание несбывшимся надеждам.
Мои свидания часто прерывались подобным образом. Знаете это ощущение, когда ловишь каждое его слово, когда ты — само очарование и внимание, и уже кажется, что поцелуй неизбежен, но тут он — тот, кто с тобой, — неожиданно выбивает у тебя почву из-под ног, заявляя, что ему завтра рано на работу или что надо бежать на последнюю электричку. Какую бы отговорку он ни выбрал, ты знаешь: если бы он чувствовал то же, что и ты, то остался бы на всю ночь, невзирая на последствия. А когда тот, кто с тобой, вдруг встает и уходит, ты либо говоришь ему в унисон «Ага, мне тоже. Ну, я побежала!» и наспех прощаешься, а потом ревешь навзрыд всю дорогу домой, либо начинаешь вешаться ему на шею, умоляешь остаться и выпить еще по одной. Фу! Терпеть не могу, когда твои гордость и собственное достоинство испаряются неизвестно куда и ты отчаянно пытаешься заставить события идти иначе, так что готова на все, лишь бы не признать, что хеппи-энда не будет. При этом завтра ты скорее всего столкнешься с ним у кофейного автомата в офисе, но все равно кажется, что сейчас — Единственный Шанс и, если его упустить, другого уже не будет.
Ну, в общем, ничего такого мне сегодня с Люка не грозит. Он останется со мной до утра. Я не буду лежать в кровати и одиноко гадать, что же я сделала не так. Я буду лежать рядом с ним и с любовью думать, что вот он здесь, рядом, и никуда не уйдет. Не обязательно, чтобы между нами что-то случилось. Ничего и не может случиться. Ничто не должно случиться. Но от одной мысли, что целую ночь я проведу рядом с ним, я с ума схожу от счастья.
Дождь льет с неба так, будто из окон верхних этажей на нас выливают корыта воды. Поэтому мы ныряем в первый попавшийся ресторан. Официанты, похоже, не огорчаются, что на пол с нас натекают лужи воды. Более того, один из них, по имени Эудженио, с немалым усердием пытается вытереть меня досуха.
— Вы как радуга! — восклицает Эудженио, промокая мне лицо. — В вашей одежде много воды, но на вашем лице — солнечный свет.
Я тут же расцветаю от этого комплимента, а когда появляется метрдотель и усаживает нас в самый уютный уголок, я уже чувствую себя так, будто у нас с Люка медовый месяц. Мне ужасно нравится сознавать, что со стороны мы, наверное, кажемся влюбленной парой. Мужчина и женщина ужинают при свечах — ничего особенного, но для меня это — редкое удовольствие. Мне куда чаще доставалась еда навынос перед телевизором, чем «столик на двоих, и лучше — не в центре зала». Я могу сосчитать все романтические ужины в моей жизни по зубцам вилки.
Мы пируем — козлятина с чесноком, апельсиновая лапша, рыба-меч и великолепное дынное мороженое. Люка расспрашивает меня о моих путешествиях и наслаждается рассказами о заморских яствах и обычаях. Я думаю о том, как здорово было бы отправиться осматривать какую-нибудь неизвестную страну вместе с ним. У него такой живой ум, он так тонко умеет подмечать детали. Я дважды ездила отдыхать с парнями, но самое волнующее путешествие, на которое они решились за все время отдыха, — это заплыв до глубокого конца бассейна и обратно. Я каждый день отправлялась на поиски приключений и возвращалась вечером с полными карманами историй и необычных впечатлений, и мне еще везло, если мой приятель мог рассказать, сколько пива он выпил со времени моего отъезда.
— Лимончелло? — предлагает официант, когда* мы расправляемся с десертом.
Я уже парю в романтическом тумане от выпитого красного вина (клялась же, что воздержусь) — еще чуть-чуть, и мне уже не удержаться на краю.
— У вас есть граппа? — спрашиваю я.
— Sì, у нас есть три вида — «Вердуццо», «Шар- донне» и «Ребболла».
— По одному каждой, — решает за меня Люка.
Я тяжело облокачиваюсь на стол, предвкушая, что мир после граплы станет еще более расплывчатым. Потом щурюсь, пытаясь сфокусироваться на Люка.
— Знаешь мою любимую сцену в кино? — нетвердо интересуюсь я.
— Расскажи.
— Это из «Розовой пантеры». Дэвид Найвен напоил Клаудиу Кардинале шампанским, и она лежит пластом на ковре, где изображен леопард. Ее голова как раз покоится на голове леопарда, и она жалуется, что у нее онемели губы… — Я замолкаю, потому что неожиданно смущаюсь.
