Белинда Джонс - Я люблю Капри
Я перехожу дальше, к бюсту женщины с недовольной гримасой на лице и собранными на затылке волосами. Потом к следующему. Вот так! Благодаря эрозии у бедного парня, как у боксера, сломанный нос. Остальные бюсты (один — с приоткрытым ртом, заплетенным паутиной, а другой с естественными серыми прожилками на мраморе шеи, похожими на вены) заняты тем, что фотографируются с туристами, негромко жалуясь на условия работы. (Они правы — сегодняшнее затянутое тучами небо далеко не так льстит их внешности, как обычный ослепительно голубой фон.)
Я дохожу до конца балкона, и тут раздается целая серия взрывов, одновременно похожих на ружейные выстрелы, удары кнута и взрывы в выхлопной трубе автомобиля. Все впадают в замешательство. Фраза «Что это было?» раздается по крайней мере на четырех языках.
— Похоже на бомбу, — предполагает стоящий рядом со мной шотландец.
Потом по округе эхом разносятся громовые раскаты и ломаный клинок молнии разрывает ослепительной полосой темно-лиловое небо. Все бегут прятаться от дождя. Кроме меня.
Наконец-то погода подстроилась под мое настроение.
Я подхожу к краю балкона. Море внизу яростно бушует. Какой там катер — сейчас, чтобы добраться до Капри, понадобится крейсер. Кстати — я уже несколько часов назад должна была позвонить маме. Если она и не волновалась раньше, то сейчас точно переживает — под маской, конечно, так что никто не увидит.
Еще пять минут я наслаждаюсь грозой, а потом иду обратно.
Проверив, не намок ли сверток со свадебным платьем, я прохожу в дальний конец балкона. Там стоит бюст солдата, немного похожий на Люка — что-то такое в выражении губ… Если бы я встала на цыпочки, то смогла бы его поцеловать. Он бы сошел за мою настоящую любовь? Я протягиваю руку, легко дотрагиваюсь до его лица, провожу пальцами по его сильной шее, ключице. Если бы он был настоящий, я бы сейчас чувствовала его дыхание. Я снова смотрю на его губы.
Всего один поцелуй…
23
Боковым зрением я замечаю движение на другом конце балкона и резко поворачиваюсь. Сердце мое замирает еще до того, как я полностью осознаю, кто направляется ко мне сквозь посеревший воздух.
— Я думал, статуя тебя сейчас поцелует! — смеется Люка.
— Ну вот, а ты вмешался и все испортил! — лукаво бранюсь я, отчаянно надеясь, что он не заметит, как шипят дождевые капли на моем раскрасневшемся лице.
— О! Я и не думал, что ты ждала поцелуя от статуи. — Теперь Люка разыгрывает смущение.
— Смеешься? Это мужчина моей мечты — без тела и со щербатым носом. Разве не о таком грезит каждая девушка?
— Ладно, тогда оставляю вас наедине! — Люка притворно готов уйти.
Я милостива.
— Можешь остаться.
— Нет уж, мне нужно пойти — чик! — Люка проводит ладонью поперек горла.
Я смеюсь — мне это почему-то очень льстит. Неужели — он готов перерезать себе горло из-за меня?
Люка подходит ближе и кладет руки мне на плечи.
— Ким, ты промокла до нитки.
— Дождь, — говорю я.
Люка закатывает глаза, свои прекрасные голубые глаза.
— Так ты объяснишь мне, как ты здесь оказался? — спрашиваю я. — Из всех балконов на свете…
Слегка склонив голову набок. Люка смотрит мне прямо в глаза.
— Я пришел за тобой. Сердце мое замирает.
— Твоя мама…
А вот это лишнее.
— Моя мама… — повторяю я с подозрением.
— Она испугалась за тебя — надвигается шторм, паромы отменили. Она попросила, чтобы я примчался сюда на своей лодке и спас тебя.
Спас меня. Хорошо звучит.
— Извини, что доставила тебе беспокойство, — говорю я.
— Беспокойство? — В его голосе непонимание.
— Non voglio disturbare,[78] — перевожу я.
— Никаких проблем. Твоя мама сегодня вечером приглядывает за Ринго, а я — за тобой.
— Сегодня вечером?
— Нам придется заночевать а Равелло. Море слишком бурное.
Я чувствую прилив адреналина. Ситуация одновременно опасная и захватывающая.
— Конечно, если бы я знал, что тебя здесь защищает Сальваторе… — Люка кивает в сторону бюста, который я чуть не поцеловала.
— Честно говоря, мне больше нравится Фабио. — Я указываю на соседнюю скульптуру.
— Нет, — возражает Люка. — Фабио не годится. У него прическа дурацкая.
— Он на голову выше большинства знакомых мне мужчин, — шучу я. И конечно же, неудачно.
Люка проскальзывает между бюстами и замирает.
— Похож?
Я внимательно осматриваю его волевой подбородок и высокие скулы, после чего говорю:
— По-моему, скульптор, который тебя создавал, был… Как по-итальянски «дилетант»?
— Genioso.[79] — невозмутимо отвечает он.
Я подыгрываю:
— Тот, кто сотворил твое лицо, был гений!
Люка смотрит на меня радостно.
— Ким?
— Что?
— Может, уйдем под крышу?
Он берет меня за руку, и мы мчимся со всех ног по Аллее Бесконечности. Иногда нас на мгновение скрывает от потоков воды увитая глицинией арка, но, когда мы добираемся до виллы, вода течет с нас ручьями. Если не прятаться от дождя, чувствуешь себя удивительно свободным. Я бы не прочь так и стоять под дождем, чтобы его струи ласкали мое лицо и тело, но Люка тянет меня за руку на крытую галерею.
Если бы это было кино, мы бы сейчас целовались. Но это не кино.
— Ты знаешь, — говорит Люка, — что Вилла Чимброне одно время принадлежала человеку, который спроектировал Биг-Бен?
— Нет! — удивляюсь я. — Ты серьезно?
— Да. Его звали лорд Гримторп — вот его герб, — он указывает на какую-то геральдическую
штуку во внутреннем дворе и продолжает: — Он окончил Кембридж, потом стал юристом, а потом стал президентом Британского хорологического института.[80]
Я восхищаюсь его лексиконом. Я бы сама ни за что не сказала «хорологический».
— Это про часы? — уточняю я.
— Да. Он купил виллу в 1904-м и украсил сады арками, статуями и произведениями средневекового искусства…
— А это что? — спрашиваю я, указывая на каменный барельеф, изображающий семь отвратных физиономий.
— Семь смертных грехов, — говорит он. — Хочешь, остановимся здесь?
Я ошарашена. Хочу ли я остановиться в тайном любовном гнездышке Греты Гарбо с самым сексуальным мужчиной на свете? Мои глаза становятся, как плошки.
— Д-да! Было бы здорово!
— Подожди здесь, я спрошу, есть ли у них свободные комнаты.
Меня немного разочаровывает множественное число этих самых комнат. — От граппы, дождя и беготни голова у меня совсем пошла кругом. Я радостно улыбаюсь и кружусь на месте от нетерпения. Но возвращается Люка, и вид у него понурый. — Ничего, — говорит он. — Придется идти в город.
