Джоанна Бак - Дочь Лебедя
— Настало время взрослеть и отправляться домой. — Хотя, проведя в Европе двадцать лет, он почти совсем забыл Америку, а она ее вообще никогда не знала.
Способы освоения Америки были не более интересны, чем гайки и гаечные ключи, карнизы для занавесок, гвозди и штепсельные вилки в пластиковых пакетиках на крючках в магазинах скобяных товаров. И еще контроль. Отметки у агента по недвижимости с лживыми хищными глазами, отметки в грязном офисе владельца дома, в телеграфной компании. Ответы телефонной станции, продуктовому магазину, химчистке, страховой компании: сколько мы зарабатываем, как долго мы жили там, где мы жили раньше, когда мы желаем, чтобы нас начали обслуживать. После всех этих вопросов Бен себя чувствовал так, как будто его протащили сквозь мясорубку, но она лишь потешалась. Это было формой внимания, проявлением порядка. Бена поражала ее готовность зарегистрироваться везде, где только можно.
— Я годами не платил в Америке налогов, — сказал он, проведя рукой по тому, что еще осталось от волос, — с тех самых пор, как посещал здесь школу.
— Я тоже никогда не платила налогов, но я хочу платить их, — возражала она. Он убеждал ее, что она ничего не зарабатывает, хотя по ее разговорам в Париже он решил, что ей светят какие-то деньги.
— В Америке я получу деньги, когда мне стукнет тридцать, — часто повторяла она.
Когда она долго не вспоминала об этом, тогда говорил Джекоб:
— Не забывай, в Америке у тебя будут деньги. Ты будешь богатой женщиной.
В день ее тридцатилетия прибыл первый чек. На шестьсот долларов! Бен рассмеялся.
— Завтра утром придет еще один, — сказал он, чтобы утешить ее.
Она пошла и все деньги истратила на шерстяное пальто для Бена, но на следующий день чек не пришел. «Итак, — думал он, — теперь мы будем платить налоги с ее шестисот долларов в год».
Нью-Йорк атаковал их, как только они приехали, он разрушал их тела изнутри. Появились ревматические боли в суставах рук, шеи, жжение в запястьях. На его коже выступила аллергия к чему-то, чем пользовалась китайская прачечная, стирая их постельное белье. А она постоянно травилась то телячьими отбивными, то майонезом, то тунцом, которые покупала в кулинарии. Они подключили кабельное телевидение, и теперь, когда они лежали в постели, молодая актриса, играющая ребенка, одержимого дьяволом, извергала на них зеленую желчь. У Бена разболелись зубы, и он отправился к дантисту, который прописал что-то, о чем они никогда не слышали; в итоге пришлось удалять корень. А в последующие две недели Бену сверлили кость в челюсти, и он приползал домой почти в обморочном состоянии от принятых лекарств, и за все это они заплатили тысячу долларов. Частенько по утрам она просыпалась от сильной сердечной аритмии. Они были совершенно беспомощны в этом безжалостном месте, и оба боялись умереть здесь.
Когда они беседовали с представителем страховой компании, он поинтересовался, если ли у них иждивенцы. Они покачали головой и ответили — нет, а потом она спросила:
— А мой отец?
А чиновник спросил, зависит ли он от них материально, и она сказала, что нет, тогда он возразил:
— Тогда он не иждивенец.
И объяснил им, что им не нужно страхование, так как у них нет никого на иждивении. И их жизни, которые в Париже означали друзей, работу, отдых, погоду, изменили свой смысл. У Бена осталась единственная цель — зарабатывать деньги, у Флоренс — готовить обеды. И все их склонности, привязанности, предпочтения оказались прочно привязанными к их действиям, так что даже без большого количества денег они жили довольно сносно.
В Париже они не замечали, что становятся старше, и не замечали, что не были богаты, и их друзья не возражали против того, чтобы ходить пешком по бульварам. Бен продавал свои эскизы, а она помогала отцу составлять каталоги и делала небольшие переводы с французского на английский.
Когда-нибудь у них будет дом за городом и машина. Пока у них есть медицинская страховка и заем в банке. Они стали старше, но все еще недостаточно. Кажется, что у них нет возраста, потому что нет ничего, что указывало бы на него. Нет детей, нет машины, нет дорогой добротной мебели Голый пол и разрисованные окна. Они все еще только начинают.
У Бена в кабинете два стола: на одном он раскладывает листы бумаги, прикрепляя их к бледно-зеленой поверхности прозрачной клейкой лентой, а на другом стопочками сложены бланки и счета. Большую часть времени он проводит, разбираясь в счетах, а не занимаясь своими рисунками, с повторяющимися сатирами, скачущими через золотые ветви, повторяющимися же листьями и цветами, фруктами и пчелами. Их сущностью стала необходимость соответствовать, идти в ногу со всеми, держаться на плаву. Он переехал сюда, чтобы добиться успеха, заработать деньги, а теперь обнаружил, что он на волне долгов и случайностей, как планктон в бушующем океане, который мягко поднимается и опускается вместе с колебаниями рынка и от которого ничего не зависит.
У Бена было свое собственное мнение по очень многим вопросам, которым он отказывался поделиться. Он почти всегда держал его при себе. Он был удивительно красив до двадцати пяти, был интересным до тридцати. Невинное лицо и мягкие светлые волосы, точеный профиль, как будто нарисованный кистью большого мастера, узкие запястья и лучистые глаза. Когда он учился в Вене, девушки были от него без ума. Он позировал обнаженным с одной из них в объятиях для картины одного довольно известного художника «Персей и Андромеда». Художник жил в Грабене, и картины его продавались как открытки в художественных магазинах. С возрастом черты Бена потеряли свою утонченность, но тогда он уже жил в Париже. Он был общителен: держался свободно и был остроумен в разноязычном обществе людей со сходными судьбами. Его родители были спокойные респектабельные люди, которые преподавали живопись в какой-то художественной школе, в Калифорнии; когда они получали от него письма, написанные на фирменной бумаге разных отелей, они считали, что он прожигает жизнь.
Бен временами чувствовал в себе способность летать. Он пользовался успехом у богатых женщин, привык к тому, что за него платили другие, ему казалось, что нет ничего дурного в том, чтобы весело проводить время. Его приятели критично относились к немодным туфлям или к грязным волосам, но никогда не критиковали поступки друг друга. Каждое мгновение его жизни было столь полным, что единственное, чего хотелось, так это еще немного того же самого, еще одного такого же мгновения. Не вставало даже вопроса о борьбе — за что?
С Ниной он объездил все самые прекрасные уголки Европы, он присутствовал на свадьбах ее друзей, флиртовал с другими девушками, что часто угрожало спокойному течению его повседневной жизни.
