Шейла Дайан - Пляжное чтиво
И там я рассказала Эви о своем первом оргазме. Мне было лет шесть или семь, и я представления не имела, что сделала как-то ночью в постели. Я сказала Эви, чтобы она тоже попробовала это сделать, потому что это приятно, и стала показывать ей. Но Эви не смотрела, она не хотела знать и убежала, оставив мне все шоколадное печенье и жгучее чувство стыда. Я решила, что сделала что-то ужасное, если Эви убежала от меня вот так… и оставила свое печенье.
Прошло много времени прежде чем мы снова встретились в убежище, или мне показалось, что много. Возможно, всего лишь несколько дней. И вот тогда она рассказала мне свою самую темную, самую страшную тайну. Тогда она сказала мне: "Не рассказывай… никогда не рассказывай". Хотя сохранение тайны было само собой разумеющимся для нашего укрытия. Но она повторяла снова и снова: "Не рассказывай", пока не рассказала мне о своем отце… о том, как он играл с нею в парке… и в ее постели… когда он будил ее прикосновениями, приятными и пугающими, когда он говорил ей: "Не рассказывай… никогда не рассказывай".
— Он имел в виду, что я должна была рассказать об отце Эви давным-давно… что тогда, возможно, я смогла бы спасти ее, — услышала я свой голос. Слезы бежали по моим щекам.
Джефри обнял меня, мгновенно понимая мои слова и мое отчаяние.
— Я никогда не рассказывала, — рыдала я. — Я никогда, никогда не рассказывала! А потом я забыла. А потом мы выросли, и Эви увлеклась мальчиками, а я нет. А потом она умерла. И я могла спасти ее, если бы рассказала.
— Вы не знали этого. Вы были всего лишь маленькой девочкой, Алисон. Вы и понятия не имели, что все это значило.
— В моем сне лейтенант сказал, что я должна была понять, что знаю о подобных вещах.
— Почему он так сказал?
На этот вопрос я не могла ответить, не раскрыв свое тайное «я». Поэтому я не ответила, отодвинулась от него, вытирая лицо кончиком полотенца.
— Помните, Алисон, что мы сами создаем наши сны, — услышала я голос Джефри и вспомнила сон, который создала Слоан И. Даймонд. Я вспомнила плотоядную улыбку Тони Фиори в моем сне… на моем балконе. Я хотела знать, что он думает обо мне, что другие могут подумать обо мне…
«— Не могу поверить! — крикнула Робин, бросив экземпляр "Рубца времени" на мое пляжное одеяло. — Я всегда боялась сказать при тебе что-то неприличное, а ты все это время отстукивала на своем компьютере истории о сексуальных извращениях. Я шокирована! Тебе наконец удалось шокировать меня!
Меня всегда веселила уверенность других в правоте их восприятия. Я с наслаждением смотрела, как разрушается представление Робин о моей невинности, как это сбивает ее с толку. Несомненно, она начинает соображать, что еще во мне представляла не так.
— Интересно, что еще я неправильно представляла о тебе, — сказала она. — Я больше не знаю, кто ты такая.
— Тот же человек, которого ты знала… сколько лет уже?
— Не так уж много.
— Я абсолютно та же.
— Но…
— То, что я пишу, исходит от моего другого я, с которым даже я не совсем знакома, Робин. Я сама часто удивлена тем, что печатают мои пальцы.
— Очень правдоподобно.
Во всяком случае, лучшего объяснения я не могла предложить, и оно было настолько близко к правде, насколько я смела».
… И что бы подумал обо мне Шел… если бы он знал… если бы он действительно знал, кто я на самом деле…
«— Я не знаю тебя, мама! И никогда не знал, кто ты на самом деле, — сердито говорил Шел, бросая экземпляр "Рубца времени" в кучу своих выстиранных вещей на кухонном столе. — Не могу поверить, что моя мама могла написать это, могла подумать о таком! Ты всегда вела себя как сама невинность, но ты подделка! Ты не моя мама. Я навсегда потерял свою маму!
Он отвернулся и направился к двери.
— А ты! Кого ты обманываешь, как ты думаешь? Ты тоже не дитя невинное, — накинулась я на своего сына, но побежала за ним как мать-чайка. — Я знаю о тебе и Бренде Форестер, этой… этой мамтрахалке! Ты думаешь, я могу относиться к тебе по-прежнему теперь, после того, как ты завел такую… такую связь?»
"… Знаю ли я, кто он на самом деле? Знаю ли я, кто есть кто на самом деле?" — размышляла я, выплывая из своего сновидения.
— Пройдемся, — сказала я, вскакивая на ноги и направляясь к воде.
Джефри — психиатр, рогоносец, предполагаемый убийца, мой возможный друг — покорно последовал за мной.
В тот вечер я сидела в одиночестве на своем балконе и смотрела в небо. Я думала о невероятно огромном черном зонтике, раскинувшемся надо мной, пространстве, где все возможно, где все может случиться, и сказала нараспев:
— Я во Вселенной… в Млечном пути… Солнечной системе… на Земле… в Америке… Нью-Джерси… Кент… Аскот Плейс… "Башня из слоновой кости"… квартира 1701. Кто я?
Глава четырнадцатая
Пурпурная
Я была Пурпурной Бабочкой, главной героиней "Весенней пьесы", исполняемой вторым классом. Но я всегда помнила это событие совершенно иначе.
Я и мои одноклассницы кружились на белых легких крыльях, сделанных из проволоки и марли. Мы были волшебными весенними бабочками, и нас можно было различить по цветным шарфам и ведеркам с краской: красной, синей и белой. Я была Белой Бабочкой.
— Я бесцветная бабочка в такую прекрасную пору! — жалобно крикнула я публике, состоящей из матерей.
Вокруг меня сновали красные и синие бабочки с ведерками и кисточками, притворяясь, что раскрашивают бумажные цветы, украшавшие класс.
— Не плачь, Белая Бабочка, мы превратим тебя в Пурпурную Бабочку! — сказали они, наклоняя свои красные и синие ведерки к моему белому. — Просто опусти свой шарф в волшебную пурпурную краску.
К моему колоссальному замешательству, когда я попыталась поменять белый шарф на пурпурный, спрятанный в моем ведре, то опять вытащила белый. Сунув его обратно в ведро, я попыталась освободить пурпурный шарф, зацепившийся под фальшивым дном, и вывалила оба шарфа на пол. Цветные бабочки хихикали, матери затаили дыхание. Подгоняемая невыносимым чувством стыда, я подобрала пурпурный шарф и, обвязав его вокруг талии, присоединилась к танцующим красным и синим бабочкам. Матери пылко захлопали, испустив коллективный вздох облегчения.
Спустя десятилетия я помнила этот сдавленный вздох, а не аплодисменты. И я все еще помню себя Белой Бабочкой.
"Все зависит от точки зрения", — думала я, листая журнал на пляже в понедельник утром и разглядывая фотографии роскошных бабочек, которые и вызвали в моей памяти трагический эпизодик моего детства. Вдруг, как будто из пустоты, появился мокрый Джефри и опустился на полотенце передо мной.
