Шейла Дайан - Пляжное чтиво
И бирюзового зонтика не было сегодня на пляже. Его владелица была одной из молодых круглогодичных обитательниц Башни. Несмотря на обильный макияж, старивший ее, она была явно моложе меня. И она очень редко появлялась на пляже. Я не видела ее с самого начала своего отпуска, то есть уже неделю. Но если она появлялась, на ней обычно был простой черный купальник без бретелек, высоко вырезанный на бедрах. Ее черные волосы и густые черные брови драматично дополняли светло-голубые глаза, обведенные черным карандашом.
Поскольку эта молодая женщина была не замужем, ее появление в записной книжке могло бы удивить меня, если бы я не знала, что это Тиш Гордон, предполагаемая любовница Марти Стейнера (согласно Робин, которая слышала это от Элен Кац, у которой был нюх на подобные вещи), и ходили слухи о "любви втроем"… Нет, это я придумала в своей книге.
Надо не забыть рассказать лейтенанту Фиори о своей теории цветов.
Я увидела Бренду Форестер под красным зонтиком и вспомнила, что в книжке Марджори не было "красной" страницы. Странно. Бренда не замужем, и записную книжку нашли в ее квартире… Нет, это было в моей книге. Но эта деталь казалась тревожно реалистичной. И учитывая слухи о лесбиянских наклонностях Бренды… "Нет, это Робин сказала в моем сне. Но в сон это должно было прийти откуда-то, — подумала я. — Возможно, сплетня, которую я слушала вполуха, а потом забыла. В конце концов, я не из тех, кто обращает внимание на сплетни". В любом случае, учитывая остальные слухи о Бренде-мамтрахалке, можно предположить, что она способна на что угодно. Например, на лесбийскую связь с Марджори.
"Как… Боже избави! Как связь с Шелом, который вполне мог найти записную книжку Марджори в квартире Бренды… в пятницу, когда умерла Марджори… после того как Бренда заманила его к себе, чтобы успокоить боль от смерти своей любовницы… "
Но было слишком отвратительно думать об этом, так что я выбросила все эти мысли из головы и тут же услышала свое имя.
Подняв глаза, я увидела, что Робин машет мне, направляясь с Элиотом к променаду. "Наверное, идут домой заниматься любовью", — подумала я, помахав в ответ и вспомнив свой прерванный эротический сон с Айрой Пресмэном. Я закрыла глаза и постаралась снова войти в свою фантазию, рассчитывая на особую изоляцию, создаваемую шумом прибоя и убаюкивающим ветром. Но несмотря на все старания представить лицо Айры Пресмэна, под черным локоном снова появилось лицо Карла.
Когда я впервые встретила Айру, именно его локон привлек мое внимание, и я помнила его долго после того, как забыла лицо. Странно, что он напомнил мне Карла, ведь не его волосы, а рот заинтриговал меня. Его полные, прекрасно очерченные губы, губы, которые он часто облизывал во время разговора, тревожно чувственные, слишком чувственные для его чисто выбритого лица и удивительно соблазнительные. Думая о прошлом, вспомнила, что именно я спровоцировала не только наш первый поцелуй, но и большинство наших любовных ласк. За исключением первого раза.
Мне был почти двадцать один год, я училась на старшем курсе университета Темпл в Филадельфии, специализировалась в журналистике и встречалась с доктором Карлом Даймондом, акушером-гинекологом старше меня на тринадцать лет. Мы познакомились летом во время моей практики по социологии в университетской больнице, где он работал.
Я не очень много помню о первых месяцах знакомства с Карлом — только благоговение перед его почтенным возрастом и степенью. Он был мил и прекрасно развлекал меня: театры и изысканные рестораны. Он не пил и не курил и очень уважительно относился к моим родителям, чем завоевал одобрение моего отца, но мать не доверяла ему. "Он слишком стар для тебя", — говорила она, имея в виду, что ему нужен только секс. Но прошло несколько свиданий, пока мы поцеловались — непорочное событие, инициированное мной.
Затем каждый субботний вечер и иногда по пятницам мы куда-нибудь ходили, иногда с Филом Краузеном и его подружкой, и в эти вечера я несла свою юность в неловком одиночестве. В конце концов мы обычно сидели в гостиной моих родителей. Я слушала его тихие рассказы о его родителях и больнице и, не в состоянии подавить желание дотронуться до его губ, тянулась и целовала его. Он никогда не сопротивлялся. Его тело было теплым и хорошо пахло, и у меня появлялись чувства, которых я никогда не испытывала раньше. Хотя нельзя сказать, что я никогда раньше не целовала мужчин. Я целовала мужчин, но я все еще была девственницей. Может, так случалось потому, что Карл был старше, и я ожидала, что целуя старшего мужчину, должна чувствовать что-то другое. Или, может, потому, что он был другим. Более молодые приятели были требовательными, жадными, а Карл был пассивен и ласков, джентльмен… может, слишком джентльмен.
И вот как-то в пятницу вечером почти через шесть месяцев после нашего первого свидания, Карл повел меня посмотреть его новый кабинет. Он давно обещал, но все никак не мог собраться. Этот вечер я буду помнить всегда, хотя мои воспоминания, возможно, ближе к тому, что я написала позже, ближе к эмоциональным, а не истинным фактам. История началась…
«Присцилла Перкинс, ведущая кулинарной передачи местного телевидения, никогда впоследствии не могла вынуть блюдо из духовки, не испытывая приступа сексуального возбуждения, разрывающего ее тело. Каждый раз, когда ее взгляд падал на сине-белые клетчатые кухонные хваталки, она краснела, так как эти хваталки приобрели для Присциллы совершенно новое значение.
… Стэн гордо показывал ей маленькую лабораторию, где его лаборантка делала исследования мочи и крови, два кабинета, которые он делил со своими тремя коллегами. Образ доктора Стэнли Бенсона в белом халате за письменным столом под дипломами произвел на Присциллу огромное впечатление. Она испытала что-то вроде благоговения. А потом Стэн привел Присциллу в одну из четырех смотровых комнат с устрашающими столами. Стоя в дверях комнаты номер два, она представила себе доктора Стэнли Бенсона, сидящего на крутящемся стуле между стременами кресла… между ногами пациентки… женскими ногами. Ее сердце забилось сильнее.
— О чем ты думаешь? — спросил Стэн.
— Производит сильное впечатление.
— Наше оборудование — произведение искусства.
— Я вижу, — сказала Присцилла и захихикала, узнав сине-белые клетчатые кухонные хваталки-варежки на подставках для ног со смешно торчащими большими пальцами.
— Тебе нравятся наши чехольчики? — спросил Стэн, проследив направление ее взгляда.
— Такие же хваталки в моей телевизионной кухне, — сказала Присцилла, снимая одну варежку и натягивая ее на руку для дальнейшей инспекции.
