Фредерика Грэхем - Твое нежное имя
Лицо Джизуса по-прежнему ничего не выражало.
– Как долго вы были помолвлены?
– Гораздо дольше, чем, по мнению Кевина и моего отца, было необходимо. Я никак не могла заставить себя назначить день свадьбы.
– Почему?
Мари подняла руку и осторожно погладила Джиса по щеке. Он даже не пошевелился.
– Я считала, что между людьми должно быть нечто большее. Мне было хорошо с Кевином. Он оберегал меня и заботился обо мне. Но любви между нами не было. В конце концов, я сказала ему об этом, и он почувствовал огромное облегчение, что меня останавливает только этот «пустяк».
– Можешь не продолжать. – Голос выдавал Джизуса больше, чем выражение лица. Девушка чувствовала, как он подавлен.
– Думаю, я должна. Это не может быть тебе безразлично. – Она продолжала гладить его по лицу. – Мы только однажды занимались с ним любовью. Кевин убедил меня, что я должна сгореть от страсти, едва только ему удастся заманить меня в постель. Результат получился обратным. В конце концов, я запретила ему даже дотрагиваться до меня.
– Вы расторгли помолвку?
Мари отрицательно покачала головой.
– Нет. Я думала, проблема во мне, а не в Кевине. Его, казалось, не беспокоила моя фригидность. Он все еще упорно желал жениться на мне, а я думала, что никогда не встречу другого такого человека, столь спокойного и понимающего.
– Итак, ты помолвлена до сих пор.
Мари дернула плечом.
– Меня не было в Палм-Бич семь месяцев. Возможно, Пайк уже женился. Насколько я его знаю… я думаю, что он так и сделал. Я надеюсь.
– Ты говоришь, как всегда, сгоряча. Но Мари, а что ты почувствуешь, когда увидишь его снова? – Джизус хотел подняться. – Ты сейчас не в том состоянии, чтобы принять окончательное решение.
– Я не хочу принимать никаких решений. Мне уже давно все ясно. – Она ухватила его за руку и потянула к себе. – Люби меня, любимый. Неужели прошлая ночь ничего не значит для тебя? Ты можешь так просто забыть все, что было между нами?
Он не смог ничего возразить. Рационально мыслящий психолог куда-то вдруг исчез, уступив место страстному мужчине, который любил эту женщину больше всего на свете. Каждой частичкой своего естества они стремились слиться друг с другом, желая только чувственных наслаждений.
Он держал ее губы в плену, пока его руки быстро расправлялись с джинсами и блузкой. Мари раздевала Джиса сама, восхищаясь прекрасным сложением его тела. Она взяла инициативу на себя, доказывая любимому мужчине губами и руками, что он на самом деле означает для нее. Отыскивая его самые чувственные зоны, она овладела им так, как до нее никто и никогда не делал. Мари любила самозабвенно. Джис, забыв обо всем на свете, наслаждался телом Мари. Когда они достигли кульминации чувств, Мари оказалась наверху и медленным уверенным движением бедер ввела его в себя полностью, чтобы он мог ощутить ее всю без остатка. Приговоренный к сладкой агонии, Джизус зачарованно смотрел, как Мари, стоя на коленях, движется над ним. Бушующий в нем огонь сливался с ее образом: он видел запрокинутую назад голову, глаза, закрытые от экстаза любви. Эта женщина отдавала ему всю себя без остатка.
Ее грудь наполняла его ладони, его плоть глубоко проникала в ее тело. Каждый толчок, каждое колебание вызывало новые сумасшедшие ощущения.
– Мари, – простонал, наконец, он.
Торжествующе она двинулась еще один, последний раз, перенося их туда, где могут оказаться настоящие любовники. Мари обмякла и упала ему на груда, и он удерживал ее, зарывшись лицом в волосы.
– А все остальное не важно, любимый. Скажи мне, что все остальное абсолютно не имеет никакого значения.
– Я всегда буду любить тебя.
– Ну, вот теперь и все остальное абсолютно не важно.
Бертон не стал возражать, он только поцеловал Мари. Ему оставалось лишь надеяться, что она была права.
Они на десять минут опоздали к указанному сроку в полицейский участок. Дигена также пригласили прийти, поскольку он принимал активное участие в поисках преследователя Мари. С разрешения Чака психолог Джанет Кертис тоже присутствовала здесь. В машине, по дороге к участку, Мари молчала, погруженная в воспоминания.
Чак провел их в кабинет начальника полиции, возможно, единственное тихое место в этом приземистом, длинном здании. Там уже находились сам начальник полиции и еще два человека в штатском, которые были представлены вошедшим только по именам. Никаких объяснений по поводу их присутствия дано не было. Джанет прибыла последней. Она дружески обняла Мари, потом Джизуса и устроилась на стуле возле стены.
Чак предложил Мари расположиться поудобнее и осведомился, не хочет ли она чего-нибудь прохладительного. Она отказалась, и было видно, что ведет себя она очень скованно.
– Мари, ты нервничаешь?
Джизус сидел рядом и при этих словах Чака положил руку на ее ладонь. Мари кивнула.
– Не так просто все рассказать. – Она посмотрела на Бертона. – Я не смогла бы повторить эту историю еще раз. Теперь ты понимаешь?
– Конечно. – Он ободряюще сжал и отпустил ее руку. История девушки была той заповедной зоной, где он не мог ей ничем помочь. Джизус понимал, что его прикосновение будет только помехой. Мари должна была отстраниться от всего, чтобы полностью погрузиться в воспоминания.
– Начинай, когда будешь готова, я сейчас включу магнитофон. – Голос Чака звучал спокойно. Все ждали.
Мари закрыла глаза.
– Меня зовут Натали Рэйми. Мне двадцать пять лет. – Она остановилась, и слабая улыбка тронула ее губы. – Недавно исполнилось. День рождения был пятнадцатого мая. Я – единственная дочь Найджела Рэйми, убитого человеком по имени Джон Морел.
Бертон увидел, как двое в штатском переглянулись и обменялись какими-то знаками. Мари открыла глаза.
– Я не знаю, насколько подробно следует рассказывать о предшествующих событиях? О своем похищении расскажу подробнее.
Чак и те двое быстро посовещались. Джизус не мог скрыть изумления:
– Похищении?
– Успокойся, Джис. Пусть она говорит то, что ей хочется. Мари, не могла бы ты кратко описать всю свою жизнь? Хотя бы основные факты. – Чак ободряюще улыбнулся ей.
Мари снова закрыла глаза.
– Я выросла в Палм-Бич. Мы жили в имении, расположенном на берегу моря, в белом оштукатуренном доме испанского стиля. Моя мать умерла, когда мне было шесть лет. Я училась в школе для привилегированных девочек при американской академии, а потом в Роллинз-колледже. – Она слегка улыбнулась. – У меня был немец-гувернер по имени Хельмут Фокс. А еще у меня было множество длиннохвостых попугаев. Они просто сводили с ума моего отца. Как-то я научила одного из них говорить фразу: «Найд – хулиган» – и позволила ему свободно летать среди гостей, приглашенных отцом на коктейль. Мне было тогда лет одиннадцать.
