Вайолет Уинспир - Дом незнакомцев
— Убирайтесь! — резко сказал он. — Разве вы не понимаете, когда в вас не нуждаются?
И тогда она побежала, ее крохотные серебряные туфельки постукивали по плитам, платье оттенка цветущих яблонь развевалось, нижняя губа болела от укуса.
Она нашла Эррола.
— Я хочу домой, — сказала она.
Он не стал спорить; возможно, что и он тоже был рад уехать с вечеринки.
Они молча ехали сквозь ночь, и Марни понимала, что потерпела сокрушительное поражение в своей попытке устроить счастье Пола. Она никогда не любила и не желала Эррола; она только надеялась удержать его подальше от девушки, которую любил Пол.
Глава 9
Чья-то рука разбудила Марни от тревожного сна.
— Марни, — в свете ночника над ней наклонилась сестра Траскотт, — мистер Стиллмен послал меня за вами. Джинджеру плохо. Он все время вас зовет.
— Джинджер? — Марни резко села на кровати. В следующую секунду она откинула одеяло и стала торопливо натягивать халат и тапочки. Вместе со Скотти они поспешили через ночной парк и уже через несколько минут входили в комнату, в которой лежал Джинджер.
Пол повернулся к ним от кровати и, заметив бледное, испуганное лицо Марни, сразу же подошел к ней.
— Извините, что пришлось вытащить вас из постели, — сказал он. — У мальчика поднялась довольно высокая температура, и он все время повторяет ваше имя. Я думаю, он заснет, если вы немного с ним посидите.
— Конечно, посижу. — Она проскользнула мимо Пола и подошла к кровати. Джинджер слабо улыбнулся, увидев ее.
— Привет, милый. — Она села рядом с ним и взяла в свои руки его маленькую горячую ручонку. — Ну а почему же не спишь, как положено хорошим мальчикам?
— Я хотел, чтобы ты пришла, — жалобно сказал он. — Я думал, ты уехала.
— Я только съездила в гости, — нежно успокоила она.
— В гостях… в гостях было весело? — Его горячие пальчики переплелись с ее пальцами.
— О, просто замечательно, — ответила она. — Там было множество очень вкусных вещей и все гости были в своих самых красивых нарядах.
— А ты пела и танцевала?
— Всего понемножку, милый, знаешь, как это бывает на вечеринках. — Говоря это, Марни чувствовала, как беспокойно переминается Пол, потому что он стоял сразу за приглушенным светом настольной лампы, прижав руку к черным брюкам от вечернего костюма. Он еще не ложился, поняла Марни.
— Спой теперь, Марни, — попросил Джинджер. — Спой про лилию и человека.
Легкий румянец покрыл ее щеки, потом очень нежно она запела балладу Теннисона, так понравившуюся ребенку, чье воображение она разбудила собственной любовью к прекрасному и волшебному. Он заснул до того, как песня кончилась, но Марни допела ее до конца:
И лилия сложила свои прелестные лепестки
И прильнула к груди озера;
Так и ты, мой самый дорогой, успокойся и прильни
К моей груди и затеряйся во мне.
Она сидела тихо, слегка склонив голову, пока Пол не поставил ее на ноги.
— Он спит, теперь и вы должны спать, — сказал Пол.
Она почувствовала нежность его прикосновения, и от его близости у нее ослабли колени. Должно быть, она снова побледнела, потому что он грубовато добавил:
— Пожалуй, мне лучше налить вам бренди, прежде чем вернетесь обратно в бунгало.
— Я… со мной все в порядке…
— Вы походите на маленький призрак.
Он повернулся к сестре Траскотт, которая разглядывала их дружелюбными, но любопытными глазами.
— Присматривайте за мальчиком, Скотти. Я очень скоро вернусь наверх.
— Хорошо, Пол.
Марни чувствовала на спине его руку, когда они спускались вниз по лестнице, и слова песни, которую она пела Джинджеру, все кружились и кружились в ее голове. Мой самый дорогой, ты! Мой самый дорогой. До сегодняшнего вечера она не осмеливалась до конца признаться себе в этом, и теперь ее переполняло чувство, которое она испытывала к Полу.
Они дошли до холла, и Марни выскользнула из-под его руки. Она обернулась сказать, что пойдет прямо в бунгало, но эти слова умерли, еще не родившись. Пол выглядел столь же переполненным внутренними эмоциями, и она молча пошла в офис впереди него. Они прошли в гостиную, где он включил электрический камин и налил бренди в два круглых бокала. Марни взяла свой и присела на кожаный пуфик возле камина. Она не сводила глаз с бокала с бренди, словно это был волшебный хрустальный шар.
— Что вы в нем видите? — прошептал Пол.
— Всего лишь вихри тумана, ничего различить невозможно.
— Это не вся правда, не так ли — моя самая дорогая?
Она подняла на него обезумевшие зеленые глаза. Потом вскочила, отставила бокал с бренди, побежала мимо него к двери. У нее ничего не вышло. Он ринулся и поймал ее.
— Любимая моя — моя детка! — Его голос дрогнул, и она отчаянно попыталась вырваться из его рук, как только почувствовала их прикосновение. Она должна была сопротивляться, чтобы не уступить им. Она знала, что самое главное — не уступить. Она знала, что самое главное — сопротивляться, потому что ей так хотелось уступить…
— Нет, Пол, пожалуйста! — умоляла она, и он вдруг почувствовал на своем лице ее слезы, когда крепко обнял ее и понес к кушетке напротив камина.
— Перестань сопротивляться, — приказал он, садясь рядом с ней. — Это не сублимация, милая глупышка. Это никогда не было сублимацией. Теперь я это знаю. — Его рука ласкала ее волосы. — Моя маленькая любовь… теплая… настоящая… каждым милым кусочком, из которых ты состоишь.
Ее сила, ее сила воли исчезли, как останки кораблекрушения, смытые приливом, и внезапно они с Полом начали целоваться, не думая ни о чем. Они не хотели думать. Они тесно прижимались друг к другу, словно из страха перед внешним миром, который может разлучить их. Бурные, мальчишеские нежности, которые он нашептывал ей, волновали ее кровь, даже отчасти шокировали ее, но она так хотела их слышать. Она наконец собрала свой урожай, которого так долго ждала и который стал богаче от этого ожидания.
Они оба ждали, потому что теперь она почувствовала, как изголодался по настоящей нежности этот большой, добрый, умеющий сострадать человек, так щедро отдававший себя другим. Она почувствовала, как он задрожал, когда она обняла его и прикоснулась к нему губами.
— Я люблю тебя, Пол! — Ее слова таяли в нем. — Я люблю тебя.
И для обоих было невыразимым счастьем, что она наконец произнесла эти слова, а он услышал, как она это говорит.
Через некоторое время они успокоились и теперь просто тихо сидели обнявшись.
— Как я ненавидел эти последние дни, проклятую холодность между нами, — сказал он. Потом он укоризненно встряхнул ее. — Как ты посмела подумать, что я расскажу кому-нибудь, а главное — Илене, что ты позволила мне забыться в твоих объятиях!
