Дэвид Лоуренс - Счастливые привидения
— Как бы там ни было, ты можешь кое-что мне дать.
Она не сводила с него темных вопрошающих глаз. А он своими намеками прощупывал почву. Потом, вдруг будто бы забыв о ней, глубоко задумался, у него даже расширились зрачки.
— Понимаешь, — произнес он, — в жизни нет ничего хорошего, кроме самой жизни, но ее нельзя прожить в одиночку. Обязательно надо иметь кремень и огниво, и то и то, чтобы выбивать искру. А что если представить, будто ты мой кремень, мой белый кремень, который высечет для меня красный огонь?
— Ты это о чем? — затаив дыхание, переспросила она.
— Понимаешь, — продолжал он, по обыкновению, размышлять вслух, — думать — не значит жить. Это все равно, что мыть, чесать, распределять по образцам и вязать из шерсти, настриженной за год. Вот что я хочу сказать… мы почти до конца использовали нашу шерсть. Надо начинать сначала — тебе и мне — жить вместе — ты понимаешь? Ничего не придумывая и не поэтизируя — понимаешь?
Мюриэл не удержалась и вновь испытующе поглядела на него.
— Ну? — прошептала она, побуждая его объяснить до конца то, что он имел в виду.
— Понимаешь — я вернулся к тебе… к тебе…
Он выжидающе помолчал.
— Но, — отозвалась она, запинаясь, — я не понимаю.
Мершам поглядел на нее с откровенной настойчивостью, не обращая внимания на ее смущение.
— Лгунья! — ласково произнес он.
— Ну… — Она отвернулась от него. — Не совсем понимаю.
Мершам нахмурился.
— Да нет, пора тебе понимать алгебру речи. Можно мне показать тебе на твоих пальчиках, что я имею в виду, пункт за пунктом, пользуясь простой арифметикой?
— Нет, нет! — воскликнула она. — Как мне понять перемену в тебе, — будто оправдываясь, спросила Мюриэл, — ведь ты всегда говорил, мол, ты не изменишься? Совсем другое говорил.
Он поднял голову, словно обдумывая ее слова.
— Ну да, я изменился. Забыл, наверно, что говорил. Полагаю, я не мог не измениться. Ведь я стал старше — мне двадцать шесть лет. Прежде мне было страшно даже подумать о том, чтобы поцеловать тебя, ты помнишь? Ладно — теперь все иначе, — сияя улыбкой, с нежностью произнес он.
Густо покраснев, она отвернулась.
— Нет, — продолжал он медленно, с грубоватой прямотой, — не то чтобы я знал больше, чем тогда — о любви — как ты понимаешь… но — я думаю, ты красивая… и мы отлично друг друга знаем — как никого другого, правильно? Поэтому нам…
Он умолк, и они некоторое время сидели в напряженном молчании, прислушиваясь к шуму снаружи, к громкому лаю собаки. Стало слышно, как кто-то заговорил с псом, успокаивая его. Сирил Мершам напряг слух. Щелкнула щеколда на двери сарая, потом негромко звякнул звонок на велосипеде, задевшем стену.
— Кто это? — спросил он, ничего не подозревая.
Она подняла глаза и ответила взглядом — виноватым, молящим. И он сразу все понял.
— О господи! Он?
Мершам посмотрел на фотографию на каминной полке. Она кивнула с обычным для себя отчаянием, вновь прикусив палец. Мершаму потребовалось несколько мгновений, чтобы приспособиться к новой ситуации.
— Да! — итак, он на моем месте! Почему ты не сказала раньше?
— Я не могла. И он не на твоем месте. Кстати — ты никогда не претендовал на это место.
Она опять отвернулась.
— Ты права, — согласился он, подумав. — Не претендовал. Значит, я совершил ошибку. Однако я знал, что ты держишь мои старые перчатки в кресле поближе к себе, — улыбнувшись, поддразнил он Мюриэл.
— Так и было, так и было! — с необычайной горечью призналась она. — Пока ты не попросил меня вернуть их. Ты сказал мне… чтобы я завела себе другого парня — и я сделала, как ты сказал, — я всегда делала, как ты говорил.
— Неужели я это сказал? Прямо так и сказал? Наверняка так и было. Ну и дурак. Он тебе нравится?
В ее громком смехе звучали горечь и издевка.
— Он очень хороший — и он обожает меня.
— Еще бы! — воскликнул, усмехаясь и вновь принимая ироничный вид, Мершам. — И в каком он качестве?
IV
Мюриэл обиделась и промолчала. А ему надо было понять, что значит для нее этот человек, так не вовремя заявившийся в гости. Мершам пригляделся — кольца на ней не было, хотя, возможно, она сняла его. И он принялся прикидывать, какую линию поведения выбрать. От многих женщин он ждал, что они пробудят в нем любовь, но всякий раз ему приходилось разочаровываться. Поэтому он вел добродетельный образ жизни и ждал. Теперь ожиданию пришел конец. Ни с какой другой женщиной у него не будет такого взаимопонимания, как с Мюриэл, которую он с неистовостью обучал женственности, пока сам сражался за свою мужественность и независимый взгляд на мир. Они дышали одним воздухом познания, их настигали одни и те же бури сомнения и разочарования, им вместе выпадало проникнуться чистой поэзией бытия. Они росли вместе, то есть духовно или, скорее, психологически, как он предпочитал называть это, они были, можно сказать, женаты. А теперь он поймал себя на том, что пытается представить, как она ходит по дому, каждое ее движение…
Дверь была открыта, и мужчина, войдя в кухню, поздоровался радостно и без всяких церемоний. У него был сильный горловой певческий голос — тенор, который перекрывал вибрирующий гул остальных голосов. И говорил он на хорошем, но не заумном английском. Младшие братья Мюриэл стали расспрашивать его о «врубовых машинах» и электрической тяге, и он отвечал им, употребляя специальные термины, из чего Мершам сделал вывод, что этот парень работает электриком в шахте. Некоторое время продолжалась ничего не значащая беседа, правда, в ней слышалась фальшивая нота какой-то недоговоренности. Наконец Бенджамин осмелился прервать ее и сказал не без насмешливого вызова:
— Том, если тебе нужна Мюриэл, она в гостиной.
— Да? Я видел свет и подумал, что она там. — Том проговорил это с нарочитым безразличием, словно так было каждый раз, когда он приходил. — Что она делает? — спросил он, но уже нетерпеливо, по-хозяйски.
— Разговаривает. Приехал Сирил Мершам из Лондона.
— Что? Он здесь?
Не вставая с кресла, Мершам слушал и улыбался. Мюриэл видела, как распахнулись только что прикрытые веками глаза. Поначалу она высоко держала флаг, бросая ему вызов, но потом все-таки поддалась наплыву нежности. Теперь же ее флаг вновь храбро взлетел вверх. Она поднялась и направилась к двери.
— Привет! — певуче произнесла она, как это бывает, когда девушки встречают своих любимых.
— У тебя, я слышал, гость.
— Да. Проходи, проходи!
Она проговорила это тихо и нежно.
