Джоанна Бак - Дочь Лебедя
Джулия спала в его комнате, но они полагали, что я пребываю на этот счет в полном неведении. Ее сумку ставили в комнату с розочками на обоях, однажды она позвала меня туда, чтобы побеседовать перед ужином. Она просила меня, чтобы я хорошо относилась к Тревору, не грубила ему и не дулась. Но я видела ее банную перчатку у него в ванной, там же стоял ее флакон с косметическим молочком. Меня привели в их спальню его сынки, чтобы показать пошлые гравюры мужчин и женщин, развлекавшихся друг с другом и одетых в наряды XVIII столетия. Папа и Мишель давно просветили меня насчет секса, поэтому гравюры меня совсем не смутили, но стало неприятно, когда я увидела банную перчатку и косметическое молочко.
Тревор Блейк называл меня «маленькой француженкой».
— Я же не француженка, почему он меня так называет? — спросила я у Джулии.
— Потому что твоя мать была француженкой, — ответила она.
Я рассказала отцу и Мишелю о том, какой ужасный этот Тревор Блейк, надеясь, что они смогут спасти от него Джулию. Отец, вероятно, что-то сказал ей невпопад, потому что она позвонила мне из Лондона и была в ярости.
— Если тебе что-то не нравится в Треворе, ты должна была поговорить со мной, а не с отцом. Он к этому не имеет никакого отношения.
Я подумала, что после этого происшествия она больше не захочет видеть меня в Лондоне. Но спустя несколько недель отец вручил мне билет до Лондона и отвез в аэропорт. Когда я приземлилась, Джулия крепко обняла меня.
— Ты ни в чем не виновата, девочка, ты просто ревнуешь меня, — сказала она.
— Почему? — спросила я, стараясь не акцентировать на этом внимание так, как иногда старались делать отец и Мишель. Но мне было трудно притворяться. Да, я ее ревновала! Это значило, что я влюбилась в нее, это было болезненное, неестественное чувство.
Когда мы приехали домой, я все ждала, когда же прибудет Тревор и начнет, как всегда, орать и звать Джулию. Я вздрагивала всякий раз, когда слышала звуки проезжающей по улице машины, но Джулия объявила мне:
— На сей раз он не приедет, иначе всем будет очень неловко…
— Что мы будем делать сегодня? — спросила я ее.
— Мы можем посмотреть телевизор и поужинать в моей комнате, как делали это, когда ты была еще малышкой, — был ее ответ. Мне в это время уже исполнилось четырнадцать.
Я чувствовала, что испортила ей уик-энд, и на следующее утро мне не хотелось вставать. Она пробовала меня поднять сначала в десять, потом в одиннадцать. Я не двигалась. Мне было стыдно, я очень злилась и хотела очутиться в Париже. Чуть позже прибыл доктор Эмери. Он лечил меня от ветрянки несколько лет назад. У него был большой старомодный саквояж. Он как никто мог успокоить меня, когда присаживался на постель и просто улыбался, ничего не говоря, и только потом он доставал свой стетоскоп.
Я могла видеть тень Джулии за дверью, она старалась услышать, о чем мы говорили. Доктор Эмери взял мои руки, громко прочитал название книги, лежавшей на ночном столике, и сказал так, чтобы она могла его услышать.
— Джулия, дорогая, с девочкой все в порядке, она здорова и читает Колетт, вот и все.
Когда я была маленькой, Джулия отдавала мне воротнички из органди, маленькие плетеные сумочки, кружевные перчатки, а также выгоревшие шелковые цветы, которые, как говорила, прикрепляют к меховым шубкам. Когда я подросла и стала носить некоторые вещи ее размера, она дарила мне туфли, которые нужно было шнуровать на подъеме, открытые лодочки без каблука, выходные туфли, сделанные из атласа. Потом пошли пояса с серебряными застежками или же сплетенные из яркого шнура. Затем — платья, юбки, и блузки, вещи, которые когда-то носила она сама. Грудь у нее была больше, бедра шире, но талия тоньше, чем у меня.
Я не была на нее похожа. Но если закидывала назад голову и на лицо падал свет, можно было уловить некоторое сходство.
Я надевала ее вещи и в Париже. Однажды, когда к отцу пришел его поставщик из Италии — Эрги, — я надела белую шелковую блузку Джулии, бывшую в моде в сороковых годах. Я чувствовала себя такой хрупкой, такой женственной, как молодая леди. Блузка была вся в оборках, а рукав я сразу же вымочила в супе. Отец поднял мою руку и вытер манжету салфеткой.
— Хорошенькая блузка. Где ты ее взяла? Тебе стоит поучиться вести себя за столом, держаться воспитанной девушкой.
— Это блузка Джулии, — сказала я.
Он задержал салфетку на моей манжете.
— Да, конечно, мне кажется, что я вспоминаю ее.
— О, Джулия! — воскликнул Эрги. — Как она?
— Великолепно, — ответила я.
— С ней все в порядке, и она живет в Лондоне, — добавил отец.
— Я никогда не забуду, как она была хороша в Риме, — продолжал Эрги. — Она ходила в накидке, а на Площади Испании сидела прямо на ступеньках!
В следующий раз, оказавшись в Лондоне, я села на ступеньки у двери, пока ждала Джулию.
— Встань, — сказала мне Джулия, — когда так сидишь, то становишься похожей на жильцов многоэтажного дома.
— Но ты же сидела так на испанской лестнице, — заметила я.
— Та лестница гораздо больше, там все сидят.
У нее были друзья, которые посещали монастыри в Греции, разгуливали по Гималаям, проводили ночи в Сахаре. Они приходили к ней на обед по воскресеньям и рассуждали о разных интересных местах, приключениях и ненайденных сокровищах.
Тревор Блейк называл людей, приходивших к ней на обеды, богемой и никчемными людьми. Все они были из хороших семей, но путешествовали и торговали коврами и миниатюрами. Джулия тоже несколько раз ездила в Индию со своим партнером Элистаром. Он воспроизводил ее рисунки на тканях, которые тоже получали из Индии. Когда она возвращалась, то привозила кучи разных ярких бус и ожерелий, браслетов с маленькими бубенчиками, батики и удивительные образцы старых тканей, целые штабеля тонкой прозрачной материи.
Она говорила, что ей все нужно, чтобы проследить сочетаемость оттенков при работе над расцветкой тканей.
Она привозила восточную черную краску — коль — в крошечных стеклянных сосудах. Однажды она привезла из Марокко неровные глиняные диски коричневатого цвета. Джулия показала мне, как нужно помочить палец и потереть блестящую поверхность, и коричневый цвет становился ярко-красным.
— Женщины бедуинов используют такие диски вместо помады, чтобы красить губы.
— Но это выглядит такой дешевкой, — не смогла удержаться я от замечания. Ярко-красные блестящие губы были просто вульгарны.
— У тебя викторианские взгляды.
— Но это выглядит так некрасиво…
— Мы отдадим эти диски Тревору, хорошо? — сказала Джулия.
С тех пор наши отношения наладились.
