Никки Логан - Красивый, богатый, свободный…
– Да.
– Интересно, есть ли у них будущее? – спросил Эйден монотонно.
Нет, судя по Натаниэлю.
– Наверное, настало время ему подумать о себе.
Эйден повернулся, нашел ее глаза, душу.
– Он этого заслуживает.
Таш шагнула ближе к нему и схватила его за запястье.
– Я очень его недооценивал, – прошептал Эйден.
– Он понимает.
– Ты уверена?
– Ты его сын. Единственный человек в жизни, которого он любит безусловно и не собирается легко сдаваться.
– Он и тебя любит.
Таш улыбнулась:
– За то, кого я ему напоминаю.
– И за то, кто ты есть. Он говорил мне. – Его взгляд затуманился. – Он говорил о тебе в моем присутствии. – Его взгляд метнулся в сторону дома. – Когда она сказала мне, что ты здесь, я подумал, ты приехала просить моей руки.
– Ты выглядел очень злым, когда вошел.
– Твоя настойчивость взбесила меня, несмотря даже на то, что твое мужество восхищает.
– Нет.
– Ты противостояла моей семье, зная, что они чувствуют к твоей. Зная, как мать к этому отнесется. Зачем ты это делала?
– Всю жизнь я уступала силе других. Отцу. Кайлу. Даже тебе в какой-то степени. Настало время взять инициативу в свои руки.
– Чтобы войти в львиное логово?
– Раненые львы всегда бросаются.
– Ты не осуждаешь ее?
– Ее рассказ многое объяснил о прошлом. Она жила по своим понятиям все эти годы, и я не думаю, что мои суждения для нее так уж ценны.
Его глаза сузились.
– Это очень великодушно.
– Это не великодушно, просто разумно. – На его непонимающий взгляд она поправилась: – Если я хочу быть в твоей жизни.
– Таш.
– Я знаю, что ты сказал, но не верю тебе. Это не о вашей семье.
– Ты не поверила в это настолько, чтобы прийти сюда.
Напряжение в плечах заставило ее расправить их.
– Я не хотела сдавать позиций.
– А теперь?
Таш глубоко вздохнула:
– Ты был прав, когда говорил, что я никогда не смогу спокойно войти в вашу семью. Не смогу. Но ты не сумел понять, что я готова жить в ней неспокойно. Ради тебя.
Его взгляд стал напряженным. Он судорожно сглотнул.
– Так жить нельзя. Посмотри на моего отца.
– Это не будет моим первым предпочтением!
– Я думал, ты уступаешь власть другим? Думал, что стою немного.
– Я тоже не идеальна. Я хотела, чтобы тебе тоже было больно.
– О-о, мне больно, Таш. Ты и понятия не имеешь.
– Почему? Если я для тебя так мало значу.
Эйден прошелся до угла бассейна, вернулся обратно.
– То, кто я, во многом основано на том, кто, как я считал, есть он. Я видел и слышал больше, чем все считали тогда. Знал, что он сделал. Думал, что знал, – поправился он. – И на каком-то этапе думал, что из намеков понял все, что касается отношений. Каким уязвимым ты становишься к боли, когда отдаешь себя кому-то другому.
– Так бывает не у всех.
– Интересно, говорила ли это твоя мать моему отцу?
– А мне интересно, было бы иначе, если бы они были честны друг с другом с самого начала?
– Ты думаешь, он изменил бы свое решение, узнав, что мама беременна?
– Нет. Он был и остается человеком, который отдает отчет в своих поступках. Не думаю, что он пошел бы с ней тогда.
– Значит, нас с тобой не было бы. И мы никогда бы не встретились.
То, чего он хочет в глубине души? Было бы легче для них обоих, если бы Таш никогда не открыла дневники матери? Никогда бы не открыла дверь своему любопытству? Возможно. Но легче не обязательно лучше. Таш не сводила с него взгляд.
– Встреча с тобой стала для меня поворотным моментом. Мне не нравится то, как все получилось, но я ни за что не захотела бы отказаться от этого.
Какая-то крохотная птичка вспорхнула в сад и, не обращая на них внимания, принялась прыгать между идеально подстриженными кустами. Таш сосредоточилась на ней. Эйден прочистил горло.
– Мне нужно тебе кое-что сказать, Таш. Не знаю, как бы я чувствовал, будь на другой стороне постели, когда мы спали вместе.
По крайней мере, он не сказал занимались сексом.
– Я был ошеломлен после нашей встречи с отцом. Ты смогла вывести меня из столбняка. Твое присутствие, прикосновение. Я жаждал этого. – Эйден опустил глаза. – Я воспользовался этим, чтобы отвлечься от реальности. Использовал тебя. И я это ненавижу.
– Я тоже не в восторге от всего этого, – тихо проговорила она.
– Мой опыт отношений ограничен, – признался он.
Таш покачала головой.
– Я читаю газеты, Эйден, захожу в Интернет.
– Я говорю не о количестве, о масштабах. У меня было много такого рода отношений. Быстрых, ограниченных. Безопасных. Я уверен, газеты об этом не распространялись. – Он сунул руки в карманы. – Ты стала для меня совершенно новым опытом. Бросила мне вызов. Превзошла меня. Ты достаточно подготовлена, чтобы относиться ко мне неуважительно.
Он расхаживал взад и вперед по настилу. Таш замерла на месте.
– И когда мы в твоем доме находились на грани того, чтобы быть вместе, и я видел, как ты нервничаешь, стремясь быть со мной свободной, а я горел желанием до ошеломления.
Она сомневалась. Старое недоверие.
– И это имея сотни такого рода отношений?
– Я говорю не о своем бушующем желании взять тебя, а о силе моего желания заботиться о тебе. Защищать даже от самой себя, не говоря уже о тех, с кем ты когда-нибудь встретишься. Я хотел освободить тебя от сомнений, которые внушил тебе это ничтожество Жарден, и избить твоего мерзкого отца за то, как он обошелся с тобой. Я проснулся рядом с тобой и понял, что никогда не захочу просыпаться рядом с кем-то другим. Никогда. Ты была такой смелой, дикой и такой прекрасной, что это… ужаснуло меня.
Комок непролитых слез подступил к ее горлу.
– И тогда ты разбила звезду – мою звезду, – я понял, что наделал. Разбить такую хрупкую красивую вещь на кусочки. Может быть, мы никогда больше не будем вместе. Из-за моей собственной трусости.
– Ты не трус, Эйден.
– Это ты сказала, Таш. Я не готов идти против моей семьи. Моей матери. Вся наша жизнь состояла в поддержании статус-кво, чтобы она была счастлива. Она воспитала меня мужчиной, которого она хотела видеть в моем отце. Уступчивым, любящим и обожающим ее. На самом деле она довольно неплохо воспитала людей вокруг себя, чтобы и они были такими же.
– Эйден, не надо…
Он покачал головой:
– Я бы с радостью избил человека до смерти, но я не рискнул бы привести тебя домой на ужин. Какой человек так поступает?
– Несовершенный человек. Самый обыкновенный.
Его фырканье получилось некрасивым.
– Ребенок.
– Ты был ребенком, когда вводились эти правила. Тобой управляла мать, как мной отец.
– Она такая манипуляторша! Я только что понял это.
