Кей Мортинсен - Пока не поздно
Энтони выругался про себя. Он был бледен как полотно, с загорелого лица исчезли все краски.
— Давай расставим все точки над «i». Кто мать ребенка? — спросила Мей.
— Я уже говорил, что Бекки — дочка Корал, — хрипло ответил Энтони.
— А кто отец?
Теперь все зависело от его ответа — жизнь Мей, ее будущее, счастье ее отца и маленькой Ребекки…
— Почему бы тебе не взглянуть на свидетельство о рождении? — Запрокинув голову, Энтони одним глотком осушил бокал с бренди и вызывающе сощурился. — На документе стоит имя твоего отца. Он обожает Бекки. Ты отлично знаешь, что только благодаря ребенку Ник вновь обрел радость, надежду, волю к жизни…
— В таком случае ты здесь больше не нужен! — отрезала Мей и увидела, как в серых глазах плеснулось отчаяние. — Я намерена сама ухаживать за умирающим отцом. И неважно, как мучительны будут его последние дни. Я, и только я, буду с ним рядом, потому что я его ближайшая родственница! Мне плевать, что ты намерен делать и где жить — только не в этом доме!.. Ведь это дом моего отца, позволь тебе напомнить. И здесь поселюсь я. Ты можешь приходить в гости… отец тебе только порадуется. Мы будем держаться друг с другом учтиво и вежливо — ради отца. А потом, когда отца… не станет, я возьму на себя воспитание моей сводной сестры, а ты исчезнешь из нашей жизни. Потому что со смертью отца у тебя не останется ни единой веской причины здесь появляться.
Несколько секунд Энтони отрешенно смотрел на нее. В серых глазах читался неизбывный ужас — и истерзанное сердце Мей снова сжалось от боли. Он пытался заговорить, но тщетно. И молодая женщина поняла, что Бекки и впрямь дочь Энтони, и сейчас сбывается самый страшный из его ночных кошмаров.
Время шло. Мей словно приросла к месту, не в силах даже пошевелиться.
Отрицай все! — мысленно молила она. Скажи, что Бекки — дочь моего отца. Что интрижка с Корал была лишь мимолетным увлечением, не более. Что ты любишь меня, только меня, меня одну!
Энтони являл собою воплощенное горе и муку. Сгорбившись, стоял он, глядя в пол, не смея поднять глаз.
Мей любила его всей душой, и при виде его страданий у нее разрывалось сердце. Но Мей знала: стоит смягчиться — и она погибла. Энтони заставит ее жить с ним сначала ради отца, потом ради Бекки. Тогда остаток дней своих она проведет в аду, страстно и безнадежно обожая человека, от которого осталась лишь оболочка, а сердце умерло.
— Я люблю тебя, — хрипло проговорил он. — А ты любишь меня. Мы… У нас могли бы быть дети…
Что за ирония судьбы! Это же Барделл, вылитый Барделл! Еще один эгоист, возомнивший себя хозяином мира… Любитель определенного типа женщин — покорных, смиренных, послушных и чтобы в постели превращались в тигрицу!
— А я тебя, похоже, нет, — фыркнула Мей. — А то бы бросилась тебе на шею и закричала, что все понимаю и прощаю. Но мне почему-то все равно. Наверное, мне просто недоставало хорошего секса. Барделл в этом отношении мне скучать не давал, — безжалостно проговорила она, ненавидя себя, а заодно и собеседника за то, что принудил ее к этому разговору. — Ты был прав, советуя все хорошенько обдумать. Я бросилась в твои объятия под влиянием минутного порыва… в силу самых разных причин. А теперь вот говорю: хватит, надоело! За Бекки я отлично присмотрю. В конце концов она мне сестра, верно?
Ответа не последовало. Может, сплетницы ошиблись? Энтони ни за что не уступил бы собственного ребенка без боя. Он бы во всем признался, предложил какой-нибудь компромисс, стал молить об опекунстве…
Мей провела рукой по лицу. Какая, в сущности, разница, кто отец ребенка? Она никогда больше не сможет доверять Энтони.
— Я уйду, — еле слышно выдохнул он. Огромные, трагически расширенные серые глаза неотрывно глядели в одну точку. Губы побелели.
Терзаясь от непереносимой боли, Энтони повернулся, пошатнулся, задержался на мгновение у детской кроватки. Взял крохотные ручки в свои. Малышка радостно заагукала, заулыбалась беззубым ртом.
Мей беззвучно всхлипнула в углу. С трудом сдерживая слезы, борясь с комком в горле, Энтони терзал себя, любуясь дочкой сквозь боль и горе, удивляясь совершенству маленького личика.
Сбылось все, чего он так боялся. Он теряет свое дитя… Энтони стиснул зубы, запрещая себе молить о прощении. Думать нельзя. Только действовать. Скрепить сердце стальными обручами воли — иначе оно разобьется.
Ведь еще не раз и не два он придет сюда повидаться с Ником. И с Мей, и с Бекки…
Энтони резко выпрямился. Извлек из кармана записную книжку, нацарапал номер телефона, швырнул листок на стол.
— Если что — звони. За вещами я пришлю.
И, точно слепой, направился к двери, налетев по дороге на стол. Помогите мне выстоять! — заклинал он судьбу. Дайте мне сил!
Борясь с безумием, Энтони захлопнул входную дверь. Яростно впихнул ключ в замок зажигания, и, взревев, машина пробудилась к жизни. Энтони вытер покрасневшие глаза платком.
Ошибки обходятся дорого, думал он. Любить — опасно. Этой роскоши он впредь себе не позволит. Никогда, ни за что, ни за какие коврижки. Из-под колес брызнул гравий. Энтони взглянул в зеркало заднего вида. Мей стояла в дверях, с малышкой на руках.
— О Боже! — в отчаянии простонал он и исступленно нажал на педаль газа.
9
В доме воцарилось пугающее безмолвие. Она — одна, и некого винить в этом. Видя, как Энтони прощался с Бекки, Мей страдала не меньше его. Этого душераздирающего зрелища ей до конца жизни не забыть.
Слезы иссякли. Мей без сил рухнула в кресло, зная, что рано или поздно придется встать и уложить Бекки. Девочка тихонько захныкала — видимо, переживания Энтони передались и ей.
Точно во сне Мей встала, взяла бутылочку, пеленки и устало побрела в детскую. Бекки раскричалась не на шутку. Оцепенев от горя, убитая и потрясенная потерей любимого, молодая женщина попыталась успокоить малышку, расхаживая с ней по комнате, как это делал Энтони. Трюк не сработал.
Но вот молоко согрелось. Мей еще ни разу не приходилось кормить Бекки. Оказалось, что удержать ребенка на руках, одновременно снимая колпачок с бутылочки, — непростая задача. Бекки вырывалась, изгибаясь всем своим крошечным тельцем. Запаниковав, Мей резко дернула за колпачок.
Колпачок отлетел в сторону вместе с соской. Теплое молоко выплеснулось, окатив ее с головы до ног. Едва не расплакавшись от досады, Мей отряхнула юбку и пошла на кухню за новой бутылочкой.
К тому времени, когда вторая порция вполне согрелась, она просто-таки насквозь пропиталась запахом молока, а Бекки захлебывалась плачем. Поначалу девочка отказывалась брать соску, но потом жадно вцепилась в нее и, всхлипывая и давясь, принялась судорожно глотать. Однако вскоре бросила соску и оглушительно завопила.
