Сандра Филд - Три дара любимому
— Дейвон? Можно я войду?
На мгновение она заколебалась. Потом чистым, спокойным голосом ответила:
— Конечно.
Джаред вошел. Она сидела перед зеркалом, обернув полотенце вокруг бедер, и расчесывала свои роскошные длинные волосы, которые блестели словно шелк. «Ее грудь стала полнее, — подумал он, чувствуя, как внезапно пересыхают губы. — Ее живот слегка округлился... ребенок — мой ребенок, наш ребенок — растет там». Он подошел к ней, сел на корточки и прикоснулся к ее гладкой матовой коже. Хрипловато сказал:
— Начинаешь полнеть, Дейвон.
— Уже больше четырех месяцев. Почти половина срока.
Сдавленным голосом он сказал:
— Я беспокоился не только о ребенке. Я беспокоился о тебе. Ты там, в глуши, отрезанная от медицинской помощи, среди снежных буранов... Я едва не сошел с ума.
— Мне не надо было так срываться.
Джаред слегка улыбнулся.
— Но иначе это была бы не ты.
Он приник щекой к ее животу. Сердце Дейвон начало медленно таять.
Закрыв глаза, она провела ладонью по его волосам и почувствовала его руку на своей груди.
— Пойдем в постель, — прошептал он. — Только там я могу в полной мере показать тебе, что ты для меня значишь.
— Да, — промурлыкала она, — идем в постель, Джаред.
Изо всех сил она старалась отогнать назойливую мысль, что они не смогут всю свою совместную жизнь проводить в постели.
А если это единственное место, где она имеет для него значение?
На следующее утро, наслаждаясь свежей клубникой, заказанной Джаредом на завтрак, Дейвон сказала:
— Джаред, можно я поеду с тобой в Нью-Йорк? Я могу пожить там в твоей квартире, сделать кое-какие покупки к Рождеству.
Ее губы были измазаны клубничным соком. Джаред протянул руку с салфеткой и вытер их.
— Я пробуду там всего одну ночь, — ответил он. — Потом мне нужно лететь в Техас на встречу директоров.
— Я могу пожить в пентхаусе, пока ты не вернешься.
— Дейвон, мы же решили, что наш дом будет в Ванкувере. И я не хочу, чтобы ты летала на самолетах чаще, чем это необходимо.
— Но я не больна! Я беременна. Все равно в Ванкувере я не чувствую себя дома.
Он с трудом сдерживал нетерпение и досаду.
— Я понимаю, что нечасто там бываю, но...
— Ты там вообще не бываешь.
— Пока ситуация на валютных рынках будет оставаться такой же, я буду занят больше, чем обычно... как только все успокоится, я смогу проводить с тобой больше времени.
Она подальше спрятала свою гордость:
— Мне одиноко там, Джаред.
— Я позвоню кое-кому из знакомых, и тебя примут в местное общество.
Ее подбородок гордо взлетел вверх.
— Ни в коем случае! Если ты сам не можешь представить меня своим друзьям, я обойдусь без них.
— Ты сама себе противоречишь, — заметил он холодно. — Сначала ты жалуешься на одиночество, а потом отвергаешь мои попытки помочь тебе.
Дейвон снова попыталась сказать ему правду:
— Мне одиноко без тебя, Джаред. А не без твоих друзей.
— Дейвон, я очень много работаю, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше. Я очень много езжу по свету. Иначе нельзя. Я должен. И таскать за собой тебя, да еще беременную, я не стану.
— В результате беременности появляется ребенок, — мертвым голосом ответила Дейвон. — Ты точно так же не захочешь, чтобы ребенок отвлекал тебя от работы, как и я теперь.
Джаред разломил кусок поджаренного хлеба пополам, взял нож для масла. Перед ним сидел не деловой партнер или оппонент, перед лицом которого он никогда не терялся и всегда опережал его на два шага. Почему же эта светловолосая женщина заставляет его чувствовать такую беспомощность? Виновность, в конце концов!
— Я стараюсь приумножить то, что унаследует наш ребенок, — ледяным тоном ответил он.
— Может быть, для ребенка важнее отец, а не наследство? — возразила она. — Даже если ради матери отец не может задержаться дома.
— Одна из причин моего успеха в бизнесе — то, что я никогда не позволяю никому препятствовать моей работе. И теперь не собираюсь это менять.
Тяжкое чувство беспомощности и бессилия захлестнуло Дейвон, в точности как в тот день, когда она вышла замуж за Джареда.
— Отлично. Поступай как знаешь. Сегодня вечером я ужинаю с Патриком в Торонто, а потом еду в «Дубки».
— С Патриком? — вскинулся он.
— С твоим кузеном, — преувеличенно терпеливо разъяснила Дейвон.
— Я знаю, кто это такой. Откуда ты узнала, что он в Торонто?
— Он сообщил мне по факсу, когда я была в Лондоне.
— Значит, ты с ним постоянно общаешься? — стиснув зубы, гневно засверкал глазами Джаред.
— Конечно, нет. Мы только один раз пообедали вместе в Ванкувере — ты тогда был на Дальнем Востоке. Больше я с ним и не виделась после дня рождения твоего отца. Но Патрик мне нравится. С ним весело.
— Ты намекаешь на то, что со мной скучно?
— Я этого не говорила, Джаред!
Он усилием воли подавил нарастающее раздражение. От самой мысли, что Дейвон общается с другим, он чувствовал себя больным, что органически не переносил. Что произошло с его выдержкой, почти сверхчеловеческим самоконтролем, жестким разделением сфер жизни: удовольствия — это одно, бизнес — другое? «Все летит к черту», — мрачно подумал он.
Все пошло вкривь и вкось с тех пор, как в его постели оказалась эта высокая светловолосая женщина с глазами синими и глубокими, как море. Женщина, чья красота разрушила все его правила.
Черт возьми, но ведь эти правила верой и правдой служили ему всю жизнь. И он не собирается отказываться от них. Даже ради Дейвон.
— Ланч в аэропорту Ванкувера — это не то же самое, что ужин в Торонто. Где ты остановишься?
— Если ты не доверяешь мне, — отпарировала она, — то всегда снова сможешь нанять частного детектива.
Он не доверяет ей? Вот в чем дело?
— Конечно, я доверяю тебе.
— Мне так не кажется. — Дейвон, очень бледная, поднялась из-за стола. — Но я не могу больше — ты победил, Джаред. Я первым же рейсом вылетаю в Ванкувер. Сообщи мне, когда соберешься приехать... А теперь извини, мне надо позвонить в аэропорт.
Она прошла в спальню и закрыла дверь. Джаред машинально дожевал хлеб с маслом и постарался сосредоточиться на предстоящей встрече в Техасе.
Дейвон пробыла в Ванкувере четыре дня, когда к ней внезапно пришла гостья. Дейвон отправилась в Ванкувер прямо из Монреаля, сообщив Бенсону и Алисии, что чувствует себя не очень хорошо и хочет побыть дома. С Джаредом они расстались со светской учтивостью, скрывавшей, по крайней мере с ее стороны, гнев, боль и любовь. «Влюбиться, — с горечью решила Дейвон, — это самое глупое, что я сделала за всю свою жизнь».
